А.Д. Майданский

О действующем деле и протяженном местоимении

Прежде чем возобновить наш спор, имеет смысл сказать сначала о том, в чем я с Вами солидарен. Верно, что любой автор, даже если он просто пересказывает чьи-то мысли, неминуемо «подправляет» их, толкует по-своему, — и я тут, конечно, не исключение. Изучение философов прошлого и для меня не самоцель. Считаю вполне законным стремление исправить, «выпрямить» их взгляды, если они в том нуждаются. Именно такова, на мой взгляд, конечная цель и нашей с Вами полемики.

Человек добросовестный обязан, однако, указывать, чтó и как он выпрямил, а не вещать свои личные мнения от чужого имени, словно какой-нибудь оракул. Не питая и тени сомнения в добросовестности Ильенкова, я склонен думать, что он фактически так прочел Спинозу, а не «ретушировал» его по-пифагорейски, втихомолку, как полагаете Вы.

Кроме того, выпрямлять чужие теории можно по-разному. Если бы Ильенков прочел Спинозу в духе «Диалектики идеального», — это означало бы, что он кардинально улучшил, углубил философию Спинозы. К сожалению, этим «мыслящим телом» спинозовская теория мышления была основательно испорчена.

Моя характеристика понятия «мыслящего тела», как вульгарно-материалистического, – не брань, а диагноз. В марксистском понимании природы идеального мне видится самое действенное противоядие от такого рода логических химер.

Смирение — не моя любимая добродетель, но без доли его не обойтись, если хочешь удержать то ценное, что есть в наших прениях. Постараюсь игнорировать сыплющуюся из-под Вашего пера «дохлятину», «бредятину» и тому подобную словесную грязь. Почтение, питаемое к автору «Монизма», исключает для меня возможность расплатиться с ним той же мелкой монетой. Верну по обратному адресу разве что некоторые наименее оскорбительные Ваши «тропы» и позволю себе ноту-другую насмешки. Чтобы вышло занятнее и не сложилось впечатление, будто я испугался накала страстей.

Не стану кривить душой, отвергая в Вашей рукописи всё — «от первой фразы до последнего абзаца». Ибо нашел там несколько отличных, диалектически-тонких ходов мысли — за какие я с первых строк влюбился когда-то давно в Вашу книгу. Но увидал и массу ошибочного, особенно в части суждений о философии Декарта и Спинозы. Штука-то в том, что иные предметные прорехи не заштопаешь «чистым разумом», хотя бы и столь высокой пробы, как Ваш.

Ну а теперь — ближе к делу. Или к телу — кому что ближе.

Я писал воспоминания о близком и дорогом мне человеке — о моем учителе. А. Майданский написал памфлет или, лучше, фельетон... Для меня вся эта история некоторым образом лирическая, для Майданского — криминальная.

Каюсь, отче, моя вина. Отмечу то смягчающее обстоятельство, что на криминальную тональность настроил меня отрывок из Ваших воспоминаний, лирически повествовавший, как безымянные «ребята» хоронят Спинозу, «закапывая его поглубже и навсегда», и лепят из него «кондового спиритуалиста». Поскольку другие ребята из той похоронной команды мне неизвестны, пришлось записать всю могильную лирику целиком на собственный счет.

Я о том, «каким он парнем был», Майданский о том, как Ильенков смухлевал, сжульничал, изуродовал, подменил.

«Смухлевал, сжульничал» — к чему эта ложь от моего имени? Не могу постичь... Черным по белому написал ведь: Ильенков повредил Спинозу «не по злому умыслу — попросту недопонял один философ другого». Так кто же тут «смухлевал», на самом деле?

Глаголом «изуродовал» я характеризовал гегелевскую трактовку философии Спинозы. «Природа порождающая», эта вечно деятельная субстанция, превратилась у Гегеля в «окаменелость» и «темную бесформенную бездну», «в которой гибнет всякая самостоятельная жизнь». Ну, а как Вы бы это назвали? Быть может, глубоким проникновением в замысел Спинозы?

Ильенков допустил ошибку совсем иного рода, неумышленно покалечив горячо любимого им философа. Ну да верность флагу Спинозы не так важна. Не о том у нас речь. Корень зла — в понятии «мыслящего тела» как таковом. Ильенков сознавал его ущербность и счел нужным собственноручно поправить своего псевдо-Спинозу, поместив в конец очерка второго сугубо марксистский постулат:

«Труд — процесс изменения природы действием общественного человека — и есть “субъект”, коему принадлежит “мышление” в качестве “предиката”» 1.

Истинный субъект мышления — труд. А Вы хотели бы оставить мыслящее тело... И субъект процесса труда отнюдь не тело — «общественный человек», трудящийся посредством тела и (наравне с телом) души. Человек, понятый как «ансамбль отношений», как сумма деятельных взаимосвязей между индивидами в человеческом обществе.

Само собой, «ансамбль» этот всегда представлен в каком-нибудь теле, прежде всего (но далеко не только) в органических телах людей. Помимо этой телесной формы бытия, у человеческой деятельности есть еще и иная – идеальная. Как таковая, она абсолютно невещественна — бестелесна: не содержит в себе «ни одного атома вещества природы» и «не имеет решительно ничего общего с физической природой вещей» (Маркс).

Философа, который приписал идеальным формам пространственную протяженность или иные параметры «вещества природы» и, тем более, посчитал мышление функцией органического тела, условимся называть «вульгарным материалистом».

Напротив, Спиноза и Маркс держались мнения, что идеальное (в частности, мыслящий дух) не имеет «решительно ничего общего» с телесной протяженностью, с «веществом природы». Идеальное и телесное — это два абсолютно разных модуса бытия природы вещей в процессе человеческой деятельности.

Вот и получается, что Ильенков, во-первых, жулик, а во-вторых — невежда.

Без комментариев. Не то что оправдываться — читать эти строки противно.

Словечко это можно понять и так, и эдак. Майданский показывает те места в текстах Спинозы, где «res» именно «душа».

Это очень верно сказано: показывает места в текстах. В отличие от Вас. И места эти таковы, что, как ни вертись, а придется признать, что «мыслящая вещь» — это душа.

«Под идеей я разумею понятие, образуемое душой в силу того, что она есть вещь мыслящая». «Определение души... гласит, что душа есть мыслящая». «Воля есть не что иное, как сама душа, называемая нами мыслящей вещью». «Человеческую душу мы назвали мыслящей вещью, откуда следует, что благодаря своей природе и рассматриваемая сама по себе она может совершать нечто, именно мыслить, т.е. утверждать и отрицать» 2.

Мыслит в человеке душа, притом благодаря свой (идеальной) природе. Спиноза прямо-таки в лепешку расшибся, чтобы уберечь понятие res cogitans от вульгарно-материалистических толкований. А мыслящему телом материалисту и дела нет: он-то любые «словечки» сумеет «понять и так, и эдак» — как ему больше нравится.

Еще прискорбнее у Вас обстоят дела с «местоимением» Декарта. Фантазировать на тему «когито» не воспрещается, но не вредно порой заглянуть и в тексты. Почитать, любопытства ради, что там сказано на самом деле. Тогда не приключилась бы эта вот комедия ошибок:

Начнем с того, что у Декарта нет словечка «я». Это словечко «приписал» ему либо «бездарный» переводчик (так у Майданского), либо одаренный Майданский. Но приписали они одно и то же. У Декарта одно слово — «cogito». Ясно, что «я» тут подразумевается. Однако у самого Декарта его нет.

1. У Декарта не одно слово — «cogito», а есть к нему в придачу — а в «Размышлениях» и вовсе вместо него — такие еще слова, как «ego sum res cogitans», «ego sum, ego existo» (в самом начале Размышлений Второго и Третьего) и т.п.

2. В не особо длинных «Размышлениях» словечко «я» (ego) фигурирует тридцать два раза — компьютер подсчитал. Выходит, это Науменко, не дав себе труда полистать первоисточник, «приписал» Декарту отсутствие этого «словечка».

3. «Бездарными» я называл переводчиков Спинозы, а не Декарта. Причем назвал не всех, а «большинство» 3.

Все это, впрочем, сущие пустяки в сравнении с той могучей герменевтикой, что развернется далее, когда Вы приметесь за Спинозу.

Одно единственное слово «cogito» не содержит в себе не то что философское знание или «квинтэссенцию» мышления о мышлении, но и само мышление. Это просто констатация факта: Декарт находит, что он мыслит.

Когито — далеко не «просто» факт. Это уникальный, единственный абсолютно достоверный факт. Из коего Декарт дедуцировал сначала идею Бога, а затем и многие другие «первоначала философии». Может, для Вас когито — «это просто самомнение», но, уж точно, не для Декарта. Для него это первоисток и квинтэссенция философского знания. Так оно и вышло. Начав философию с «я мыслю», Декарт этим превратил ее из метафизики, науки о «первых началах» всего и вся, в науку о первоначалах мышления — в Логику. Ильенков отдал эту заслугу Канту. На мой взгляд, Кант лишь довершил начатое Декартом.

«Я» — это местоимение. Минуточку: место-имение. Т.е. коротеньким словечком «я» обозначено нечто («res»), имеющее место. Стало быть, «мыслящая вещь» представлена «под атрибутом протяжения». А как же иначе?

Не ожидал от Вас такого сорта лингвистики. Доказывать телесную протяженность “я”, ссылаясь на то, что “я” — место-имение? Жуть да и только.

Идея протяженной души возникает как раз вследствие привычки лингвистического ума смешивать вещи и имена (в Вашем случае — местоимения): «Часто бывает, что человек приводит себе на память это слово “душа” и при этом создает какой-то телесный образ. А представляя себе эти две вещи вместе, он легко склонен счесть, что воображает и создает фикцию телесной души, ибо он не отличает имя от самой вещи» 4.

Спиноза, как видим, считает «телесную душу» фикцией. Сама душа бестелесна. Под атрибутом протяжения «представлен» лишь ее объект – тело.

Без тела «мыслящая вещь» не существует, и истинность ее идей всецело обусловлена действиями тела, — всё это так, но отчего Вы решили, будто душа «имеет место» в пространстве? Ах да, “я” ведь — местоимение...

Ты никогда не сможешь испытать чужую боль как свою собственную, не можешь «влезть в чужую шкуру», т.е., оставаясь самим собой, занять его «место». Это-то, надеюсь, понятно?

Не вполне. Человек тем и отличается от животного, что он способен «влезть в чужую шкуру» и «испытать чужую боль как свою собственную». Мареев здорово написал об Ильенкове: «все болячки мира отзывались острой болью в его душе».

Чужая боль всегда воспринимается мной неадекватно, — это да. И почему так — тоже понятно: чувственные восприятия всегда в той или иной мере неадекватны реальному предмету. Но вот мысль — если она заслуживает называться “мыслью”, тем более “идеей”, — обязана быть адекватной предмету, а потому обязана быть общезначимой, абсолютно идентичной для всех и каждого “я”, мыслящего тот же самый предмет.

Чужую мысль ты либо воспримешь как «свою собственную», либо не воспримешь вовсе. Если твоя мысль столь экзистенциальна, что никем, кроме твоего “эго”, адекватно не воспринимается, значит никакая это не мысль, не идея, а всего-навсего материальный образ. Идеальности в нем не больше, чем в урчащем желудке.

Ильенков схватился за первое и понял буквально как «вещь», т.е. тело. Майданский аж за пятнадцатое и понял «res» как «дело», «деяние».

Так ведь нету в том списке значений «res» никакого «т.е. тела»! Я привел список полностью, дабы любой неверующий Фома мог пощупать руками. «Вещь» — есть, «дело, делá» — тоже есть (и не только на пятнадцатом месте, но также на четвертом и на девятом). А «тела» НЕТ — ни на первом, ни на двадцатом. Так что «res» скорее все-таки дело, чем «т.е. тело».

Вам дай волю, так Вы и кантовскую «Ding an sich» как «тело в себе» переведете, ловко управляясь с грамматической связкой «т.е.».

Уверен, на предумышленный подлог термина Ильенков не пошел бы. У него и капли нет Вашего презрения к «фактической правильности» прочтения текстов. Спустя 15 лет после появления в «Вопросах философии» его перевода гегелевского «Кто мыслит абстрактно?» Ильенков выполнил новый, отличный от прежнего настолько, словно другой человек переводил. Мысли там остались все прежние — лишь слова он подобрал иные, более адекватные. Таким бережным было у Ильенкова отношение к букве любимого Гегеля.

И других немцев он читал в подлиннике, стремясь понять сказанное ими как можно точнее, «фактически правильнее», и мастерски передавал тончайшие оттенки немецких терминов. Мне, однако, не посчастливилось отыскать в собрании сочинений Ильенкова ни единого следа его обращения к латинскому тексту Спинозы. Вряд ли потому, что его Ильенков любил меньше, чем Гегеля или Фихте. Может, причина в том, что латинским языком он владел много хуже, чем немецким?

Если есть протяженность, то протяженность чего? Если есть действие, то чье действие, если есть мысль, чья она? Вот эту-то смысловую структуру и рушит Майданский, превращая осмысленное различие субъекта и предиката суждения в бессмысленную тавтологию.

Вот те на. Субъект-предикатная структура суждения, эта вершина формально-логической премудрости, сделалась у пламенного ильенковца критерием истины.

Впрочем, не желая обрушить столь ценимую Вами «смысловую структуру», повторю в энный раз свое нехитрое «суждение»: мысль есть форма действия человека. «Ансамбль общественных отношений» — вот тот самый «субъект», который обладает телом и душой. Но вот мыслит этот человеческий «ансамбль» исключительно душой, не телом.

Или, по-вашему, субъектами всего и вся на свете бывают одни тела? Это Гассенди, но никак не Спиноза. Про Маркса с Ильенковым и говорить нечего. У тех субъект всего человеческого, включая и мышление, — процесс труда.

Покажите, где у Спинозы «res» понимается и не как тело и не как душа, а как Дело? Ну‑ка!

Практически повсюду, где Спиноза говорит о реальных вещах. Как известно, Спиноза — стопроцентный детерминист: всякая вещь понимается им как «действующая причина» (causa efficiens) и одновременно как действие (effectus) некой причины.

C Вашего позволения, воздержусь приводить «места», ибо имя им – легион. Да и спрашиваете Вы, похоже, не столько про то, где это у Спинозы понимается, сколько про то, где “res” переводится на русский язык как “дело”. Это несколько иной случай, если, конечно, Вы видите разницу между формами понимания и структурами языка (приходится в этом усомниться, памятуя о Вашем понимании местоимений). Но раз уж Вы настаиваете, задорно восклицая «ну-ка!», — извольте:

«Если бы все люди во всех своих делах (res omnes suas) могли поступать по определенному плану...». Далеко ходить за примером не пришлось. Это первая строка «Богословско-политического трактата». Если у Вас вдруг нет под рукой оригинала, то вот другой пример: «Общие дела верховной власти, направляемые тем, в чьих руках верховная власть, именуются делами правления (res publica)», — латинские слова приведены в русском издании 6.

Переводил оба фрагмента, заметьте, не Ваш покорный слуга, а двое “старых мастеров”, свободно владевших языками, но довольно далеких от понимания философии Спинозы.

Спиноза все-таки обошелся без помощи Майданского... В целом тут «прозвучал» полнейший абсурд!

Абсурд — с апломбом рассуждать о Спинозе, не владея его текстами.

Начнем с простого: «аппетитус», влечение, потребность — это все определения тела.

Небольшая поправка: потребность – это сущность тела. Теперь поправка поважнее: потребность есть сущность также и души. Это общая телу и душе человека сущность.

Спиноза считал аппетитус «самой сущностью человека» (ipsa hominis essentia). А наивысшей человеческой потребностью он справедливо полагал (телесное и душевное) влечение к другому человеку, т.е. потребность общественную, – ибо «для человека нет ничего полезнее человека».

Неверно думать, что потребность есть свойство тела. Потребность — это деятельная сущность человека, которая совершенно по-разному проявляет себя в органике его тела и в “неорганике” души.

С Марксом все ясно, как и материалист Гассенди, он имеет ввиду природу индивида как живого существа, природу, а не сущность человека, т.е. те самые «живые тела», которым по Майданскому «вход заказан». Тут, так сказать, перепутан «божий дар с яичницей».

Что за филигранная дистинкция: «природу, а не сущность человека»! Божий дар, в натуральную величину. Ну а как Вам нравится такое вот место у Маркса? –

«Потребность в какой-нибудь вещи есть самое очевидное, самое неопровержимое доказательство того, что эта вещь принадлежит к моей сущности» 7. К сущности, не к «природе»! А дальше говорится, что продукт труда «является опредмечиванием твоей собственной сущности, твоей потребности» 8.

И речь там не про сущность «живых тел», а про «человеческую сущность», каковая «является истинной общественной связью людей» 9. Про ансамбль общественных отношений с его идеальными потребностями и про радостное «сознание того, что моим трудом удовлетворена человеческая потребность, следовательно, опредмечена человеческая сущность» 10. Какие там «живые тела», о чем Вы?

Что человека без «живого тела» не бывает — это и младенцу ясно. Гассенди, почитавший «живое тело» за субъект человеческого бытия и мышления, недалеко от того младенца ушел. Не надо, все же, ставить Маркса на одну доску с Гассенди, путая божий дар материалиста-диалектика с сенсуалистической яичницей.

Что до этой Вашей новации в логике — различения категорий природы и сущности, — то, если припоминаете, в прошлой жизни Вы писали два эти слова через запятую 11. То же самое повсюду у Ильенкова — хотите полдюжины цитат? И Спиноза туда же: «человеческая сущность или природа» («Этика», IV, дефиниция 8).

Тезис о том, что человек есть «сумма поступков, действий». Это значит, что в человеке нет ничего, чего нет в сумме его действий.

Верно. Человек, в сущности своей, есть «ансамбль общественных отношений». Спрашивается, что же такое «общественные отношения»? Полагаю, не что иное как совершаемые людьми поступки, действия по отношению друг к другу. Эти самые общие дела и связывают множество индивидов, обладателей «живых тел», в единое целое — общество:

«Общество не состоит из индивидов, а выражает сумму тех связей и отношений, в которых эти индивиды находятся друг к другу» 12.

Т.е. все выявлено, дано актуально, все развернуто, «эксплицировано». Тогда откуда же они являются, эти деяния, как появляются новые деяния, которых вчера не было? Или они всегда были? Причем же здесь «сущность», которая «любит скрываться?»

Все вопросы в точку. Начну с последнего. Сущности вещей скрыты от телесных органов чувств — те схватывают лишь внешние контуры тел (по которым и движется «мыслящее тело» псевдо-Спинозы). Разуму же все до единой сущности открыты. Логос мира вполне познаваем, хотя и «любит прятаться» — простым глазом его не узришь и «контур» его рукой не пощупаешь. Так я понял слова Гераклита, так и у рационалиста Спинозы.

Ну а «откуда берутся эти деяния» — из «деяний» же, больше неоткуда. Ведь для разума вообще не существует ничего помимо «деяний», сплетающихся в бесконечную сеть причин и следствий и выражающих себя в двоякой — идеальной и телесной – “модальности”.

Разум воспринимает вещи не иначе, как под формой вечности. «В вечности же нет ни когда, ни до, ни после», — «там все вещи по природе существуют разом» (Спиноза). Так что для разума, Вы правы, «все выявлено, дано актуально, все развернуто». Это если и самый разум понимать не «под формой длительности» (как сущий «здесь-и-сейчас» или на сколь угодно длинном временнóм отрезке), но как вечный и бесконечный атрибут Природы:

«Совершенное мышление должно иметь познание, идею, модус мышления обо всех и каждой существующей вещи, как о субстанциях, так и о модусах без исключения» 13.

Тогда никакой сущности, кроме деяний, и нет вовсе.

Вы снова не ошиблись. Поэтому если, скажем, вещи А и B действуют сообща, делают общее дело, значит они имеют одну и ту же сущность. Более того, их надлежит рассматривать как одну вещь AB, а не две разные:

«Если несколько отдельных вещей таким образом согласуются друг с другом в каком-либо действовании, что все вместе составляют причину одного действия, то я смотрю на всех них, как на одну отдельную вещь» 14.

Душа и тело делают одно и то же дело — вот почему Спиноза видит в них одну вещь, а не две разные. Однако делают они свое дело абсолютно по-разному — «двумя способами» (duobus modis), между которыми нет ровно ничего общего.

«Общее» у души и тела только одно — то дело, которое они вместе делают. Это дело и есть конкретная сущность человека. Поскольку же все люди связаны общими делами, все их души и тела также образуют, в сущности, одну конкретную вещь — «общество».

Связь вещей в процессе общего дела Ильенков характеризовал как «конкретно-всеобщую», а связующее вещи дело — как «субстанцию». Дело и есть субстанция всего и вся на белом свете. Марксистское понятие труда как «субстанции-субъекта» всемирной истории представляет собой конкретизацию спинозовской идеи субстанции как Дела.

Из унаваживания почвы следует запах розы. Значит ли это, что запах розы и есть запах навоза? Из природы птицы следует, что она летает. Значит ли это, что птица и есть «летание»?

Несомненно, своим запахом роза отчасти обязана и навозу, и иным внешним причинам (составу почвы и воздуха, климату, соседним растениям и пр.), но по преимуществу — своей “розовой” природе, т.е. действиям ее предков-роз. Схемы этих родовых действий хранятся в хромосомах ее тела. Запах розы — эпифеномен сложнейшего переплетения разнообразных «деяний». И «летание», опять Вы правы, есть сущность птицы, однако каждый особый ее полет обусловлен, помимо этой «родовой сущности», еще и силой ветра, временем суток и иными действующими извне причинами.

Но вовсе не то, что в начале было дело как таковое, без того, кто действует, а потом появился действующий как сумма действий. — Бред какой-то!

И впрямь бред. Правда, не гетевский и не мой, а Ваш собственный. Слова «труд создал человека», или «в начале был труд» (т.е. дело человека), вовсе не означают, что человек появился после труда — «потом». Последним наречием Вы как раз и сгенерировали тот бред, на который «потом» обрушились всей тяжестью ума.

Человек рождается в самом процессе труда, так сказать, по ходу дела.

У Майданского же получается, что в начале было просто «дело». Как дух божий оно носилось «нигде», затем расщепилось на тело и дух.

Бред осложнила галлюцинация. И автор прежний — Науменко, оторвавший «просто дело» от форм его осуществления («модусов» дела) с помощью словечка «затем». Естественно, вышел «бред». Остался пустяк — свалить сей «бред» с больной головы на здоровую.

Метода проста: для превращения «вещи» в «тело» достаточно вставить между ними волшебную связку «т.е.», ну а «дело» разлучается с «телом» наречиями «затем» и «потом».

Субстанция (дело) не существует вне своих модусов (способов дела), отдельно от них, — ни «в начале», ни в конце. На дух и тело она «расщепляет» себя не «затем» или «потом», а вечно. Эти Ваши темпоральные словечки применительно к действиям вечной субстанции звучат весьма несуразно, не находите?

Субстанция, как «Природа порождающая», логически первична в отношении к «порожденным» ею модусам. Причина стоит «в начале» своего следствия, а сущность «первичнее» своего явления. Но без явления нет сущности, и наоборот. Никакого «просто дела», дела без тела, быть не может. И тела без дела тоже не бывает. Вопрос лишь в том, чтó принять за субстанцию – Тело или Дело. Чтó в сущности «первичнее».

Для разума, стремящегося понять «действующие причины» вещей, в начале – Дело. Для чувств же, способных воспринимать лишь «контуры», бесспорно, в начале – Тело.

Спинозизм тем и отличается от вульгарного материализма, что первый  – «логика Дела», тогда как второй — «логика Тела».

Но классик сказал не эту дичь, а нечто вполне разумное: труд преобразовал «просто живое тело» в человеческое вместе с мыслью.

Труд преобразовал не только живое тело — в человеческое, но и “просто живую душу” — в человеческий мыслящий дух. Живое тело труд “удлинил” телами-орудиями, а душе сообщил “высшую психическую функцию” – мышление.

Он читал когда-то, что «труд создал человека», ну и, как всякий добросовестный позитивист, прочел классика буквально... Майданский «понял» это воистину «с точностью до наоборот»: труд есть и субстанция и субъект, а «живым телам» сюда вход заказан.

Не передергивайте мои слова. Телам, «живым» или мертвым – любым, заказан вход в мир идей, не в процесс труда. Имейте каплю уважения к чужим «буквам».

Могу ли я полюбопытствовать: те слова Ильенкова о «труде — субъекте мышления» тоже, по-вашему, полагается читать аллегорически?

В формуле «труд создал человека» я, признаться, и вправду склонен видеть буквально точное выражение материалистического понимания истории. Вы же, как всякий «добросовестный» герменевтик, и эти три великих «словечка» не преминули перетолковать «и так, и эдак». Как угодно фигурально, только бы не «прочесть классика буквально»...

Существование живых человеческих индивидов, сказано в «Немецкой идеологии», всего лишь «предпосылка» человеческой истории. С чего Вы взяли, что эта природная предпосылка и есть истинный субъект? — Прочтите несколькими строками ниже: «Какова жизнедеятельность индивидов, таковы и они сами. То, что они собой представляют, совпадает, следовательно с их производством». С их специфическим делом, стало быть. Вот Вам искомый субъект истории. Живое тело индивида — это орудие труда, подобно любому другому телу или силе природы, которую труд превращает в человеческую «сущностную силу».

Каков «главный недостаток предшествующего материализма», припоминаете? Неумение понять «предмет, действительность, чувственность» субъективно – «как человеческую чувственную деятельность, практику». То есть неумение понять труд как субъект предметного бытия людей.

Любой человеческий предмет для Маркса не что иное, как опредмеченный труд — сгустившаяся и застывшая лава Дела. А все природой данные условия труда, включая и «живые тела» людей, суть лишь предпосылки и «исчезающие моменты» процесса труда.

Возможно ли дело без действующего тела? — спрашиваете Вы. Готов повторить: нет, не возможно! Труд невозможен без «живого тела», а еще — без «телесного» сырья и орудий, равно как и без целеполагающей деятельности души. Ну и что с того? И мышление невозможно без «мыслящего мозга». Значит ли это, что мозг есть субъект мышления? (Надеюсь, Вы так не считаете, — иначе пожалуйте к Дубровскому 15 в объятья.)

«Тело» для Майданского (не для Спинозы!) — это «плоть».

Тут Вы опять... ну, скажем так, ошиблись на мой счет. Декарт прозвал «Плотью» милого Вашему сердцу Гассенди. Но и сам Декарт понимал тело как плоть, как «субъект местной протяженности» 16.

У Вас «местной протяженностью» обладает еще и “я” — «нечто (res), имеющее место» и «представленное под атрибутом протяжения». Так ведь? Ваши собственные слова. За это плотское местоимение Гассенди бы Вам аплодировал. Дубровский, пожалуй, расцеловал бы. А вот учитель Ильенков – сомневаюсь.

Жаль, что, длинно «посмеявшись на тему тела», Вы деликатно умолчали, как сами-то понимаете: чтó есть тело? По моему скромному разумению, тело может пониматься либо как вещество — «плоть», либо как форма движения. В последнем случае тело — никакой не «субъект», истинным субъектом является процесс движения.

Именно так понимал природу тел Спиноза: «Всякая отдельная телесная вещь есть только определенная пропорция движения и покоя... Поэтому и человеческое тело есть не что иное, как известная пропорция движения и покоя» 17. В наши дни эта «пропорция» именуется «энергией» и математически описывается как произведение массы покоя на квадрат скорости движения света.

А вот, кто видит в теле субъект движения (Декарт) и, уж тем более, субъект мышления (Гассенди, Науменко), — тот-то и понимает тело как плоть. Движение как «свойство тел» — это плотское понятие. В диалектической логике, напротив, тело есть форма движения. Движение тут субъект, а не предикат тел:

«Мы привыкли рассматривать движение как предикат, состояние; на самом деле оно есть самость, субъект как субъект» (Гегель) 18.

Для диалектического ума субстанция-субъект всегда и всюду – Дело, а не Тело.

«Мыслит не тело, а человек, обладающий телом и душой». Т.е. автор хочет сказать, что мыслит не часть, а целое, значит и не тело в отрыве от души, и не душа в отрыве от тела, ибо по определению «душа» — только часть человека.

Данное Вами «определение» души, как части человека, – ошибочное. Вспомните Ильенкова: «человек не состоит из двух декартовских половинок». Мыслящий дух и движущееся тело не две «части» человека, так же как не являются двумя частями круга графическое и алгебраическое выражения его сущности.

Однако в цитируемом Вами высказывании я и впрямь допустил важную неточность. Его свободно можно истолковать так, что человек мыслит вместе душой и телом. Этого я в виду не имел, просто не учел возможности такого прочтения своих слов. Следовало добавить, что мыслит человек в качестве «идеи тела» — души.

Мышление — это идеальный план человеческой деятельности. Конечно, разумное действие всегда выражается “параллельно” и в плане телесном, в форме движений тела.

Спиноза понимал все тела и души как «модусы» — то есть, в переводе с латыни, «способы» действия — субстанции. А вот человека он никогда «модусом» не называл! Человек — субъект (а не модус) действия, это сама деятельная сущность души и тела — сущность, являющая себя “синхронно” в модусе движущегося тела и в модусе мыслящего духа.

Опасаясь, что на этот раз Вы припишете мне «просто человека», без тела и души, повторяю, что человеческая сущность не существует отдельно от двух своих модальностей. Прибавлю, что в каждой из них эта сущность является не частично, а вся целиком.

Сущность человека у автора сначала есть «аппетитус», затем «природа», а затем... «совокупность всех общественных отношений».

Оба эти определения сущности = природы человека, как мы видели, принадлежат не скромному «автору», а Марксу. Первое из них (потребность есть сущность человека) Маркс повторил за Спинозой, но вот второе (сущность человека есть ансамбль общественных отношений) — уже его собственная конкретизация первого. И спинозовское понятие духа в марксистской психологии тоже конкретизировалось: мыслящий дух есть идея неорганического тела человека.

Маркс переходит от определения сущности человека как потребности к более конкретному определению ее как общественного отношения через понятие труда. Потому как все общественные отношения исторически возникают в процессе труда, понятого как «производительное потребление», как «овнешнение» (Entäußerung) потребности.

Труд опредмечивает «аппетитус», создавая потребительную стоимость. Эта созданная трудом вещь выступает как форма деятельного общения людей: «сама эта вещь есть предметное человеческое отношение к самой себе и к человеку, и наоборот. Вследствие этого потребность и пользование вещью утратили свою эгоистическую природу, а природа утратила свою голую полезность, так как польза стала человеческой пользой» 19.

Труд практически превращает «эгоистическую потребность», индивидуальный «аппетит» — в общественное отношение, в «человеческую пользу». Ансамблем общественных отношений дирижирует труд, трудиться же человека заставляет потребность, «аппетитус».

Так что к приведенным Вами двум якобы нестыкующимся определениям необходимо добавить и третье, самое конкретное: деятельная сущность человека есть труд. Все три определения — звенья одной цепи. Труд есть опредмечивание потребности, и вместе с тем — общественное отношение человека к себе и к внешней природе.

Ничего хотя бы отдаленно похожего на понятие «мыслящего тела» в этой логической цепи Вы не сыщете. Органическое тело, со множеством степеней свободы движений и высокоразвитым мозгом, образует абсолютно необходимую предпосылку возникновения мышления. Посему не имею ничего против словосочетания «мыслящее тело», и даже «мыслящий мозг». Однако лишь вульгарный материалист, «смешавший имена и вещи», принимает этот формальный “субъект” высказывания за субъект реального процесса мышления. «Умный» же материалист видит в органическом теле лишь природную предпосылку и орудие мыслительной деятельности и труда вообще.

Ну а как обстоят дела с другим словосочетанием — «мыслящий дух»? Открываем «Диалектику природы» и сталкиваемся с ним нос к носу 20. Нет ли у Вас, часом, желания объяснить, с чего это вдруг Энгельс заговорил тавтологиями из лексикона «кондовых спиритуалистов»? Может, съел что-нибудь? Или же, говоря «мыслящий дух», он имел в виду тело?

Выражение «мыслящий дух» у Гассенди с Дубровским не встретишь – только у «умного» материалиста, вроде Энгельса или Ильенкова (конечно, гораздо чаще оно встречается у идеалистов). В «Космологии духа» этот «мыслящий дух» – главный герой, и само словосочетание поминается десятки раз. Несколько раз фигурирует там и словосочетание «мыслящий мозг». Это не природой дареный человеку мозг, но «мозг, отшлифованный и пересозданный трудом», — пояснял Ильенков. «Пересоздавший» мозг (как и всё тело) труд и есть истинный творец, субстанция-субъект человеческого мышления.

Спиноза, в силу исторических реалий, не мог еще уяснить себе сущность труда, но вот то, что органическое тело — объект, а не субъект мышления, и что для мышления далеко не достаточно иметь сколь угодно подвижное тело, – это Спиноза отлично понимал.

У автора и дверей-то нет из физического в идеальный... Ни туда, ни оттуда.

«Дверей» нет, потому что нет двух миров. Перечитайте повнимательнее: дух и тело — не две параллельных реальности, а «два абсолютно разных измерения одной и той же реальности (деятельности)». Выражение «мир идей» — не описание платоновского «умного места» или какого-то иного «местоимения». Это общепринятая абстракция, которой Ильенков тоже пользовался. И я неоднократно писал, что идеальное не отдельный «мир», а лишь особый «модус» практической деятельности человека. Деятельное инобытие сущности вещи А в теле вещи B.

То, что душа есть абстракция, признает и Спиноза.

Откуда взяли Вы это смехотворное «признание»? Душа есть «мыслящая вещь», деятельный модус мышления, детерминирующий многие другие модусы мышления. Это особая идея, имеющая своим объектом специфическую «протяженную вещь» — тело человека.

Абстракциям же Спиноза вовсе отказывал в праве именоваться «идеями».

Да, чтобы понять идеальную природу души, ее первым делом необходимо рассмотреть в абстракции от тела. Ибо «идея есть первое, что составляет бытие человеческой души». Первое — но не единственное и не последнее. Вторым является тело: «Объект идеи, составляющей человеческую душу, есть тело». Без этого реального своего объекта, тела, «сама идея не могла бы быть названа существующей» 21.

Мыслимые вне своей конкретной взаимосвязи, и «тело» и «душа» человека суть в равной мере абстракции (полезные и необходимые для выяснения сущностного отличия природы идеального от «протяженной» природы тел). Конкретна душа, лишь понятая в своем единстве с телом — как «идея тела». По части «абстрактного и конкретного» между душой и телом человека сохраняется паритет.

Мысль без реально существующего объекта — вот что такое для Спинозы абстракция. Абстрактные категории рассудка (entia rationis) приносят свою пользу, и немалую, однако на их основании никогда нельзя судить о реальных вещах, предостерегал Спиноза. Ильенков усмотрел в этой логической заповеди «всю суть метода Спинозы»!

Ту «душу-абстракцию» измыслили Вы сами, подкрепив свой вымысел ссылкой на липовое «признание» Спинозы (ловкость рук и никакого мошенничества).

Ведь душа у него определяется как «идея» тела, а идея тела — в свою очередь как «понятие души» (См. Этика, ч. II, Определения). Оставим пока в стороне явную тавтологию.

Снова Вы всё перепутали. Освежили бы в памяти текст, прежде чем про «тавтологии» распространяться. Никакого «понятия души» там нет. Есть «понятие, образуемое душой». Да и вообще, это дефиниция не «идеи тела», а идеи как таковой, безотносительно к объектам (коими могут быть как тела, так и сами души: в частности, человеческая душа, со всеми своими идеями и аффектами, является объектом особой рефлексивной идеи). Идея Бога с его атрибутами, идея движения, идея интеллекта — всё это тоже идеи, но это не «идеи тел». Вы же ничего идеального, помимо «идеи тела», не знаете и знать не желаете, оттого Вам «явные тавтологии» кругом и мерещатся.

Честно говоря, не вижу смысла продолжать пошаговый разбор Вашей рукописи. Отстаивая честь Учителя, благородный идальго дон Науменко ведет там беспощадный бой с ветряными мельницами. Вы выдумали себе спиритуалиста псевдо-Майданского, так же, как Ильенков выдумал материалиста псевдо-Спинозу. С той разницей, что Ильенков-то у реального Спинозы нашел массу драгоценных понятий, а Вы отвергли у меня всё гуртом — «от первой фразы до последнего абзаца». Ну, да Вы и самого Спинозу отказываетесь читать «буквально», как в сочиненных им книжках написано, что ж с «другом» Майданским-то церемониться? Истина не краснеет. Дай-ка выпрямлю и его опус на свой вкус — «отретуширую», как Бог черепаху.

Вернемся к разговору по существу («ветряные мельницы» далее стану игнорировать).

Ваше рассуждение о «тропах» мне нравится. Истинное противоречие, Вы правы, часто выглядят оксюмороном. Но, согласитесь, далеко не всякий оксюморон преисполнен глубокого смысла. Противоречия-то бывают разные: одни «обогащают смысл», другие — «превращают смысл в бессмыслицу». И те, и эти с равной легкостью могут выразиться в форме оксюморона. Тут всё от предмета зависит — выйдет ли высокая диалектика, либо форменное безобразие — химера речи, вроде «мыслящего тела» и «телесной души». Так легко загубить логику дела лингводиалектикой «протяженных местоимений» и смешать имена с вещами в одно ирландское рагу.

Ну и тавтологиями не стоит совсем уж пренебрегать. Подчас и они бывают не лишены смысла. Вспомните Парменида: «Бытие есть, а ничто не есть: прошу тебя это обдумать». Приходит на ум и Марксова «формальная форма» (о глубинном смысле этой тавтологии читайте у Мареева и Щитова). Ильенков любил повторять ленинскую тавтологию о «живых противоречиях живой жизни». Как знать — может, и «действующее Дело» на что-нибудь дельное сгодится? Коль скоро речь не о родном и привычном теле Вашего местоимения, а о такой эксцентричной штуке, как субстанция — «причина себя».

В размышлениях Спинозы о субстанции тавтологии встречаешь не раз и не два. То он тратит массу усилий для доказательства существования Бога, а то вдруг заявит, что «существование и есть сам Бог». Вот те и существующее существование. Кант обозвал онтологическое доказательство «жалкой тавтологией». Формально-логически так оно и есть. Но вот диалектик Гегель усмотрел в этой тавтологии «возвышеннейшую мысль» 22.

Так действующее дело — чем хуже? Ведь «существовать» и «действовать» для Спинозы — понятия жестко взаимосвязанные:

«То вечное и бесконечное существо, которое мы называем Богом или природой, действует по той же необходимости, по которой существует... Основание или причина, почему Бог или природа действует и почему она существует, одна и та же» 23.

Характерный спинозовский оборот речи «actu existens» можно перевести как «существующий деятельно, активно». Это, опять же, тавтология, поскольку бездеятельное, пассивное “существование” равносильно небытию.

Откуда известно, что тело — объект души? Из восприятия его действий. «Если бы кроме тела был еще какой-либо другой объект души, то в нашей душе необходимо должна была бы находиться идея о каком-либо его действии... Но никакой такой идеи в нашей душе нет» 24. Нет действия — значит, нет и бытия.

Прямую логическую связь категорий действия и существования выразил формулой «ago, ergo sum» один британский спинозист, ныне почти забытый 25. Как видите, со «священными текстами» формула вполне гармонирует (ну, это если ими владеешь).

Субстанция, как «Природа порождающая», вечно и абсолютно свободно действует (для Спинозы “действовать” = “порождать”, “быть причиной”). Всё сущее есть ее дело, и себя она “сделала” сама. Это то “причиняющее себя”, самодействующее Дело, в отношении к которому все тела и души в мире суть «модусы», т.е. способы действия этой субстанции. У всякого ее дела есть и душа, и тело.

Что отличает тело от субстанции? — Только одно: тело конечно. А субстанция бесконечна. Вот где собака зарыта!

Нет, это Вы самолично в том месте собаку зарыли. Живьём. Спиноза рассматривает протяженную Вселенную как одно бесконечное тело-индивидуум, «части которого, т.е. все тела, изменяются бесконечно многими способами без всякого изменения индивидуума в его целом» (лемма 7). В одном из писем сей бесконечный модус протяженной субстанции зовется «обликом целой Вселенной» (facies totius Universi).

Ну и далее по тексту, все то, чего, по Вашим словам, «не знал Спиноза», есть прямое следствие Вашего собственного незнания Спинозы.

Рядом (охотно воздам Вам должное) сказаны очень верные слова про связь конечного с бесконечным, и поэтичные — про Серафима и Татьяну. Вот только напрасно к Пушкину за подмогой обратились. «Душа ждала... кого-нибудь». Обратите внимание: душа. Тело, разумеется, тоже ждало, но совершенно иначе, по-своему. Влечение одно и то же, «аппетитус» Татьянин один, а какая пропасть различий в двух его «модусах»! Тут, в душе девичьей, — романтические идеалы, там — телесная биохимия. И навряд ли Поэт мог посчитать телесное субъектом идеального...

«Мыслит не тело, а душа» — это действительно формула Спинозы. Так что фактически Майданский в этом прав.

Очам не верю. Я было решил, что и впрямь «все худо», – оказывается, нет. В исходном пункте нашей полемики, стало быть, фактически прав. Что ж, и на том благодарствую.

Хорошо, что Вы ушли от образа оскорбленной торговки, которая «и крупицы доброго в обидчице не замечает», глядя на всё «исключительно в свете того преступления, что та нашла ее яйца тухлыми».

Вот и мечется Спиноза, на каждом шагу противореча сам себе, сомневается, мыслит.

Нечто похожее Ленин про Аристотеля написал. А про мятущегося и запутавшегося в противоречиях Спинозу — никто из корифеев раньше не додумался. Кантианцы и позитивисты — те да, сколько угодно, у тех Спиноза весь насквозь противоречив. Ильенков, как известно, держался иного мнения:

«Решение этой проблемы в концепции Спинозы до сих пор поражает своей ясной принципиальностью и теоретической бескомпромиссностью, той удивительной последовательностью, которой и до сих пор — триста лет спустя — явно недостает иным психологам и физиологам, размышляющим над отношением психики и мозга» 26.

В том, что Вы не разделяете мнение Ильенкова об «удивительной последовательности» Спинозы, нет ничего постыдного. Сказали бы прямо: «вот тут Учитель был неправ! И я тоже вместе с ним заблуждался» (под приведенными выше словами не только ведь «И. Васильев» расписался, но и соавтор его Л. Науменко).

Четверть века минуло и Ученик прозрел: Спиноза-то «на каждом шагу противоречит сам себе». Сомнения мыслителя замучили — «вот и мечется Спиноза». А как здорово Вы там логику его разъяснили: «с одной стороны» то, «с другой стороны» сё... — ну, прямо не Спиноза, а Угорь Нарский.

Жаль, Учитель всего этого не слышит. Тот Спинозу иначе как «последовательным материалистом» не величал. А у Вас он оказался и непоследовательным «на каждом шагу», и «фактически» спиритуалистом (раз уж «это действительно формула Спинозы»: мыслит не тело, а душа, — что ранее Вы заклеймили как «кондовый спиритуализм»).

Ладно, хоть, есть кому философа «выпрямить», вернуть заблудшего гения в правильный «лагерь». Там по нему давно Гассенди скучает.

«Ходило-бродило», «сканировало все подряд». Автор полагает, что именно так действует животное...

Читаете между строк? Опять эта Ваша хитрющая герменевтика... Если бы автор полагал, что «именно так действует животное», он прямо так и написал бы. Так ведь нет — автор отмечал, что животным движет органическая потребность. Ясное дело, она «сканирует» не все подряд, а только то, что прямо или косвенно этой самой потребности отвечает.

Вот в очерке втором «Диалектической логики» нет ни слова о том, чтó движет «мыслящим телом», чтó заставляет его строить свое движение по форме внешних тел. Ни единого упоминания о том, что Спиноза определил как «самую сущность человека»!

А про «универсальность» движений тела уже у Спинозы ни слова. Эта придумка Ильенкова неверна и по существу. До универсальности Протея человеческому организму далековато. Своей универсальностью человек обязан неорганическому телу, при помощи которого он восполняет недостатки индивидуальной органики.

...и именно так трактует происхождение мышления Ильенков.

Не именно так. Тот «материалистический миф» огрубил и утрировал взгляды ильенковского псевдо-Спинозы. Именно это проделываете теперь и Вы сами.

Этот «плоский наив» вышел из-под пера Майданского, это его контур и только его.

Раз уж Вы плохо знакомы с ильенковской мифотрадицией, вкратце введу Вас в курс дела. Наив этот, если верить Ф.Т. Михайлову 27, возник в кругу его знакомых медиков и там «на первых порах работал безотказно». У Михайлова Вы найдете то сравнение контурного движения «мыслящего тела» и «сканирования примитивной копировальной машиной внешних границ предъявленного ей объекта». Михайлов же отметил, что «логика уподобления», на которой строится «этот старый фокус Спинозы», противоречит логике «формообразования», творения новых форм, без которой немыслимо мышление.

Михайлов разбавляет свою критическую похлебку уймой оговорок: Ильенков, мол, не так прост и прямолинеен, и в «Диалектике идеального» он Спинозу превзошел – хоть последний и там «что-то мешающее делу нашептывает».

Если бы Михайлов, не поверив Ильенкову на слово, получше вник в «фактически» написанное Спинозой, ему открылась бы истина: «логикой уподобления» и «злополучным движением» по контуру (эпитет не мой — Михайлова) Спиноза объяснял не мышление, не идеи, а вполне материальное чувственное восприятие, присущее любому животному.

Так «Диалектическая логика» дискредитировала Спинозу, породив в проильенковских кругах и изложенный выше миф, и критику этого «плотского наива» у Михайлова. Как видите, критически настроенный Михайлов — и тот судил о «фокусах» Спинозы с подачи Ильенкова, хотя и с оговоркой, что «в чистом виде» у Спинозы всего этого нет.

Мышление есть атрибут всего сущего, следовательно все сущее также и мыслит, следовательно мыслит и булыжник.

Вот так силлогизм. Минутная утеря дара речи...

Мышление есть атрибут субстанции как таковой, отдельным же вещам оно бывает присуще, а бывает и нет. Другое дело, что сущность любой вещи выразима в идеальной форме. В устах Спинозы это звучит так: у каждой вещи имеется своя идея, или «душа», в бесконечном разуме. Что, однако, еще не делает саму вещь «мыслящей». Для этого идея должна иметь особый объект, каким является человеческое тело. (Тело, «пересозданное трудом» и, непременно, удлиненное «неорганическим телом» культуры, — так обязан поправить Спинозу правоверный марксист.)

Спиноза с большой неохотой, скрепя сердце, вынужден-таки признать: не только человек, но и «другие индивидуумы», хотя и в различных степенях, однако же все «одушевлены»... Вот у меня и вопрос Майданскому: ну так как, мыслит булыжник (т.е. просто тело) или нет? Или это опять: как посмотреть, под каким атрибутом...

Нет уж, как ни посмотри, булыжник и даже высшие животные не мыслят. Мыслить значит «формировать понятия» — не «телесные образы», но идеи вещей. — «Это познание, идея и т.д. всякой отдельной существующей вещи есть, говорим мы, душа каждой из этих отдельных вещей» 28.

К чему Спинозе понадобилось, пусть и считанные разы, именовать идеи всех вещей, от неживой былинки до бесконечного тела Вселенной, «душами»? А чего ради субстанцию он величает «Богом», а движение и разум — «сынами Божьими»? Зачем там и сям ссылается на слова апостолов и даже взял их эпиграфом к «Богословско-политическому трактату» 29?

Затем, что самое первое «правило жизни» философа — «говорить сообразно с разумением простого люда» (ad captum vulgi loqui), дабы тот «охотнее прислушался к голосу истины». Здесь нет места продолжать эту тему. Можно почитать другие мои сочинения.

Факт тот, что говорил «вульгарным» языком Спиноза умышленно – без малейшей «неохоты» и сердечных скреп. Ну не пришло ему в голову, что лет через триста один продвинутый материалист истолкует его слова «все одушевлены» в том смысле, что «все сущее также и мыслит». А после швырнет ему в огород «мыслящий булыжник». По наивности своей философ надеялся, что и «простому люду» ясно: иметь душу и уметь ею мыслить — все-таки не одно и то же. Иначе чем бы «вещь мыслящая» отличалась от «глупейшего осла»? Души наличествуют у обоих.

Поначалу всё ломал голову, отчего это выражение «мыслящая душа» у Вас по классу «масел масляных» числится? С немыслящими душами-то как быть? Теперь ясно — эврика: «иметь душу» и «мыслить» для Вас одно и то же. Любая одушевленная тварь хоть капельку да мыслит. Коли так, выражение «мыслящая душа» – чистой воды тавтология. Не очень понял, правда, насчет булыжника. Вы его сами-то считаете мыслящим, или только Спинозе по доброте душевной подбросили?

Вынужден Вас огорчить: в текстах Спинозы «вещью мыслящей» повсеместно именуются человеческий дух и порождающая его субстанция. Сие – неоспоримый факт.

Понятием «мыслящего тела» начисто стирается сущностное отличие между действиями человека и осла. Ильенков сделал очень логичный вывод: «Действия животных, особенно высших, также подходят, хотя и в ограниченной степени, под спинозовское определение мышления» 30. Тела животных тоже немножко «мыслящие», просто степень мышления тут «ограничена» – животные мысли поплоше человеческих.

У «фактического» Спинозы вульгарной редукции понятия мышления нет и в помине. Напротив, он старательнейшим образом вспахивает и оберегает межу, отделяющую действия мыслящей вещи от действий животного, приобретение идей – от образного восприятия «контуров». С этой целью Спиноза и обращается к примеру Буридана, соглашаясь со старым схоластиком: в случае равнодействия внешних причин осел неминуемо гибнет. Человека же «следовало бы счесть не мыслящей вещью, но глупейшим из ослов», погибни он в подобной ситуации.

В чисто логическом плане отличие человека от животного резюмируется знаменитой дистинкцией идеи и образа. Идеи суть модусы мышления, а образы чувств — модусы протяжения, посему между ними «следует делать тщательное различие»:

«Идея (модус мышления) не состоит ни в образе какой-либо вещи, ни в словах, ибо сущность слов и образов составляется из одних только телесных движений, никоим образом не заключающих в себе понятия мышления» 31.

Яснее и не скажешь. А у псевдо-Спинозы в очерке втором все разговоры про то, как «из одних только телесных движений» рождаются модусы мышления — идеи, да еще и «адекватные»...

Добывать идеи и оперировать ими умеет только «вещь мыслящая»! Это даже для человека нелегкий труд — мыслить. Образы вещей без труда создают и животные — «глупейший осел», умеющий движением органов своего тела повторять контуры внешних тел. «Действие по контурам внешних тел», сколь угодно универсальное, – признак не разума, а как раз его отсутствия.

Мыслящий дух действует сообразно с вечным «порядком причин» в природе. Оттого и его идеи — вечны. Немыслящая душа ориентируется на пространственно-временные контуры. В ее образах нет ничего вечного, они без конца «текут, как глиняные сосуды», так что «все вещи походят на людей, больных насморком» (Платон).

Там — логическая связь идей, тут — ассоциативная связь «телесных образов».

Обиднее всего в этой истории то, что Ильенков, подобно Спинозе, бился всю жизнь с вульгарными материалистами, стиравшими водораздел между идеями и «состояниями отдельной души», между специфически-человеческими (идеальными) и натуральными психическими функциями. «Диалектика идеального» вся вопиет, иначе не скажешь, об их различии. А у Спинозы Ильенков той же самой дистинкции не углядел — стер ее напрочь этим «мыслящим телом»...

Как все на свете, мышление возникает не на пустом месте, для этого надобны особые природные предпосылки. И чувственное восприятие, с его «контурными» образами, есть абсолютно необходимая предпосылка мышления 32. Нет ничего проще, чем принять эту предпосылку за первичную форму или низшую степень мышления. При этом забвению предается всего одна деталь — трудовая, общественно-историческая природа мышления, выражаемая в диалектической логике понятием идеального.

«В грамотно понимаемую категорию “идеального” входят именно те, и только те, формы отражения, которые специфически отличают человека и совершенно несвойственны и неведомы никакому животному, даже и обладающему весьма высокоразвитой высшей нервной деятельностью и психикой» 33.

Отсюда следует, что все «неспецифичные» для человека определения идеальных «форм отражения», в том числе и псевдо-спинозовское определение мышления, следует счесть неграмотными (вульгарными). Кто спорит, универсально движущиеся «мыслящие тела» выглядят предпочтительнее «мыслящих мозгов» с охапкой «нейродинамических стереотипов». Однако от «грамотного» понимания мышления всё это вместе взятое отстоит еще дальше, чем спиритуализм. А со Спинозой и рядом не лежало.

«Э-э-э!» — сказал я, «Эге», — сказал Маркс, «Ого!» — сказал Ильенков. (Майданский на сей раз не сказал ничего, промолчал).

Полагаю, что сказал о понятии атрибута никак не меньше, чем оба (скромно стоящих вслед за Вами) мыслителя, от лица которых Вы изрекли те глубокомысленные междометия. Последующие Ваши импровизации на эту тему в подробностях разбирать не вижу острой нужды. Отмечу лишь, что объективная реальность атрибутов и у меня тоже сомнений не вызывает. И с критикой того примера из письма Спинозы Вы почти не промахнулись. Не стоило обогащать латынь неологизмом “tabuere”. В оригинале стоит “tribuere”, глагол одного корня с “атрибутом”. Главное его значение: “делить, разделять”. Субстанция реально делит себя на мыслящую и протяженную — оставаясь при этом единой, сохраняя в каждом своем атрибуте один и тот же «порядок и связь вещей». Посредством своих атрибутов субстанция различает себя от себя в себе самой. Типично диалектический казус единства многообразного — этакое “единомножие”.

А вот Израиль разными именами своими реально не делится. Ольденбург у Спинозы пример просил, а тот ему в ответ неудачную аналогию дал. Примеров не нашлось, ибо нет в мире другой субстанции. И все же, когда несколько лет спустя Спиноза возьмется писать «Этику», — хромых на обе ноги аналогий, вроде этой, он себе больше не позволит.

Майданского ведет здесь ложная, позитивистская идея: надо иметь в виду факты, только факты и ничего кроме фактов.

«Позитивистского» тут не так уж много — словечки «только» и «ничего кроме». Иное дело, что позитивисты уповают на логически стерильные, голые факты, а таковых не бывает. Любой научный факт есть “микропонятие”.

Послушаем Ильенкова? «Факты не зазорно класть в фундамент теоретического рассуждения как предпосылки, не зазорно предпосылать “доказательству” того или иного тезиса» 34. Сдается мне, не назови я по имени автора этого пассажа, Вы и его в позитивисты забрили бы. Столь низко цените Вы «фактическую» правоту. Зато по-карнаповски нежно лелеете субъект-предикатную «смысловую структуру». Да имена с вещами мешаете почем зря, как заправский позитивист...

Напоследок о том, чем, по-моему, «поправить любя и с умом» отличается от «уродовать». Настоящую любовь к мыслителю легко узнать по вниманию и уважению к «букве», к «фактически» написанному им тексту. Места, которые намереваешься «поправить любя», старайся читать точнее и внимательней вдвойне. Невредно и в оригинал заглянуть — вдруг переводчик чего напутал, а то и цензор-соколов «лишний» кусочек вырезал.

В каждой большой теории — и у Спинозы, и у Ильенкова тоже — есть свои недочеты и трещины противоречий. Уметь видеть их и исправить значит читать «с умом». Раскрой эти противоречия перед читателем, «заостри их выражение до предельно ясного звучания» (императив Ильенкова) и разреши открыто, у него на глазах, — так ты сделаешь умнее и теорию, и читателя. А заодно предоставишь ему возможность проверить внесенные тобой коррективы.

«Поправлять» философа тайком от всех, преднамеренно искажать «букву» текста и замалчивать «фактические» его слова — вот что такое «уродовать». Ильенкову поставить это в вину, на мой взгляд, нельзя. Я скорее признáю, что Ильенков грубо ошибся с этим «мыслящим телом», нежели соглашусь с Вашим оскорбительным домыслом:

«Ильенков эти противоречия и попытался разрешить, вежливо “не заметив” их у Спинозы (к Декарту он беспощаден)».

Вот это я назвал бы жульничеством. Из «вежливости» скрыть от читателя противоречия Спинозы с самим собой «на каждом шагу», а после еще и солгать про «бескомпромиссность и неумолимую последовательность» 35 его учения, — простите великодушно, тут я не могу поверить на слово даже старому другу Эвальда Васильевича. Такая лицемерная «вежливость» никак не вяжется с характером, рисуемым и в Ваших воспоминаниях. Глотая их, я видел этого Человека почти физически, живьем...

Понятие «вещи мыслящей», вне всяких сомнений, — из числа «краеугольных камней» спинозовской философии. Поэтому все сказанное на эту тему должно быть прочитано как можно точнее — желательно с оригиналом в руках. Прочел, довел до сведения читателя, как обстоят дела фактически, — а дальше правь всё, что умное тело тебе велит, и спорь до хрипа в мозгу. Сказав открыто, в чем Вы с «фактическим» Спинозой не согласны, Вы поступили порядочно плюс даровали читателю шанс самостоятельно решить, кто из вас двоих заблудился. Ведь, может статься, «фактический» Спиноза во сто крат прямее, чем Вами «выпрямленный»...

Убежден, что сами основы философии Спинозы 36 нуждаются в развитии, дополнении и исправлении. Для чего требуется понимание общественно-трудовой природы человека и идеальных форм. Тут марксист Ильенков далеко Спинозу превзошел. Об этом немало сказано на последних страницах моей статьи о «жареных квадратах». Вы обошли сказанное молчанием, которое — учитывая Ваше жгучее желание показать, как там у меня «всё худо» и «хуже некуда», — я расценил как знак согласия.