А.Д. Майданский

Размышления о назначении философии

(отклик на статью Е.В. Мареевой
«Зачем нужна философия в век Интернет?»)

Alma Mater, 6 (2002), c. 41-42

Вопрос, поставленный в статье Мареевой, может звучать очень по-разному. Точно такой вопрос, только в более общей форме: зачем, де, нужна эта философия? – нередко можно услышать от какого-нибудь студента-двоечника, отстаивающего свое суверенное право прожить остаток жизни вдалеке от всякой философии. Вероятно, автору следовало бы сперва ответить на этот общий вопрос, прежде чем вести речь о том, зачем нужна философия сегодня, в «век Интернет». Мареева, впрочем, почти ничего не сообщает читателю о том, какие же новые проблемы родились и встали перед философией в этом «веке» и при чем тут «всемирная паутина». Речь идет у нее, скорее, все же об извечных проблемах философии. Взять хотя бы разговоры о «кризисе философии» — в каком веке об этом не говорилось? Уже после беглого знакомства с философской классикой складывается стойкое впечатление, что философия с самого дня своего рождения пребывает в кризисе. А иногда, у Маркса или Делёза например, и вовсе умирает — понарошку, как выясняется вскоре.

Примем, вслед за Е.В. Мареевой, как постулат, что философию можно понять только в контексте истории, и посмотрим, в чем видели назначение философии признанные авторитеты в прошлые века. Немецкой классике философия представляется универсальным методом познания мира, «конституцией разума», как выразился некогда Кант. Немногим позже позитивисты возложили на философию задачу сведения разрозненных научных понятий и теорий в одну «всеобщую картину мира». А для кого-то занятия философией призваны служить «приготовлением к смерти» (Платон) и дать ответ на главный вопрос человеческого бытия: «стоит ли человеку жить?» (Камю). М‑да, в товарищах согласья не заметно...

С другой стороны, вглядимся чуть пристальнее в облик философии современной — как обстоят дела тут? Странно, очень странно, но и в «век Интернет» мы встретимся с давным-давно известными суждениями о назначении философии. Ничего особо нового. Позитивисты, экзистенциалисты, кантианцы, марксисты... Ах да, есть тут и новые лица — постмодернисты, превратившие, по словам Мареевой, философию в своеобразный театр и запретившие себе размышлять. Да уж, такого нам раньше не встречалось. А впрочем, сама Мареева справедливо изобразила Делёза и компанию прямыми наследниками линии неклассической философии, восходящей к Кьеркегору и Ницше. Ну и потом, это ведь всего лишь одна из многих существующих в философии линий. Вывод Мареевой о «сдвиге в мировосприятии» и общем кризисе культуры нуждается, пожалуй, в более серьезных доводах, нежели ссылка на очередную — хотя и впрямь, надо признать, не лучшую — философскую моду.

Верно, далее, у Мареевой замечено, что Добро, Истина, Красота не пользуются ныне массовым спросом — ни у философов, ни у простых смертных. А в какую другую эпоху, позвольте спросить, массовое сознание — сознание обывателя – руководствовалось подобными идеалами? Философы, начиная с Гераклита и Экклезиаста, не устают сетовать на безнравственность и неразумие основной массы общества.

Говоря о преподавании философии, отметим, что в этой области имеются незыблемые каноны, старейшие из которых восходят еще к эпохе средневековья. Профессор А.В. Потемкин, у которого я имел удовольствие учиться, написал в свое время книгу о диатрибической традиции (от греч. diatribikos — школьный, школярский). Оказывается, многие и многие понятия и положения веками кочевали из одного учебника философии в другой, независимо от того, в каком идеологическом ключе автор стремился выдержать свой учебник. (Для марксистской ортодоксии это открытие, надо заметить, было не из приятных.)

И нынешние отечественные учебники философии в большинстве своем следуют в русле давней диатрибической традиции. Хотя вариаций, конечно, стало куда больше, чем было в советские времена. Однако постмодернизм не сумел занять тут сколько-нибудь прочных позиций. Скорее доминирует позитивистский взгляд на предмет философии. Обратимся, например, к Государственному стандарту по философии, на который и вынуждены ориентироваться авторы учебников и всевозможных пособий по этой дисциплине. Философия трактуется тут как мировоззрение, учение обо всем и вся в мире; у нее имеется своя «картина мира», отличная от научной и религиозной, и т.д. Прошлую историю мировой философии позитивисты, как известно, ставят крайне невысоко: Платон, Лейбниц и Кант — это всё чистой воды «метафизика», а никак не «позитивно-научное мировоззрение». Так что вся история философии с легкостью уместилась в одном-единственном предложении Госстандарта: «Основные направления, школы философии и этапы ее исторического развития».

Если позитивистские взгляды преобладают в образовании, то постмодернистские остаются, по преимуществу, веянием академической моды (в последние несколько лет, кажется, всё более слабеющим, причем не только в России). Выскажу одну мысль, которая может показаться крамольной: две эти философии, по-видимому, наилучшим образом выражают «наличное бытие» нашей эпохи, поэтому победить их в прямой полемике невозможно. Каково общество, таково и его философское самосознание. Дрянная философия будет жить и побеждать в массовом сознании до тех пор, пока в ходе самой истории не окажутся снятыми те материальные условия человеческой жизни, которые подобную философию питают, идеальным испарением которых сама она и является.

Реформа преподавания философии радикально помочь не сможет, тут требуется реформировать основы общественного бытия. Добавлю для ясности, что сама философия на это ни в коей мере не способна. Философия столь же мало в состоянии изменить мир к лучшему или к худшему, как обычное зеркало — исправить физиономию человека, который в него смотрится. Гейне шутил, что философия не может даже собаку из конуры выманить; смертоносные удары, которыми веками обмениваются философы, совершенно безопасны для жизни.

Настоящий же кризис философии, на мой взгляд, заключается не в массовом распространении философских суррогатов, а в отсутствии в наши дни фигур масштаба Спинозы или Гегеля, которые могли бы понять и выразить средствами философии действительное бытие (в том серьезном значении, которое придал категории действительного Гегель) современного человека, скрытое за его наличным бытием «здесь-и-теперь».

В заключение должен признать, что вполне разделяю мысль Е.В. Мареевой о том, чтобы сделать в преподавании философии акцент на изложении истории философии. Ведь предмет философии не доступен чувственному восприятию и не может быть предъявлен в готовом виде в самом начале изучения этой дисциплины. Представление о предмете философии формируется не иначе, как уже в ходе философского размышления, повторяющего – разумеется, в сжатом виде — важнейшие идеи Платона и Аристотеля, Декарта и Спинозы, Канта и Гегеля, Маркса и Ницше.

Кроме того, знакомство с палитрой философских учений сообщает учащемуся достаточное число «степеней свободы». Нельзя же не считаться с тем, что философские предпочтения всякого человека во многом зависят от склада его личности: ошибочным и напрасным было бы старание унифицировать их наподобие своего рода философской «таблицы умножения». Ибо, как справедливо заметил Фихте, «какую кто философию выберет, это зависит от того, какой кто человек, ибо философская система не мертвая утварь, которую можно было бы откладывать или брать по желанию; она одушевлена душою человека, обладающего ею».

При всех расхождениях взглядов и предпочтений, однако, все философы во все времена реально делали одно общее дело — исследовали мир человеческого духа, стремились понять его логическое строение и определить место, занимаемое в этом мире индивидуальным сознанием, отдельным человеческим «я». В форме философии человек принимается, словно со стороны, наблюдать за тем, как протекает его мышление, как образуются понятия, суждения, образы, и старается регулировать собственное мышление. Философия — это анатомия и механика человеческого разума. Разум же понимается тут не просто как способность индивидуальной человеческой души (сознания), которой последняя обладает наряду с воображением, речью, эмоциями и пр., но – как мир идей, научных и художественных, нравственных и политико-правовых, экономических и религиозных, — в общем, всех идей, которые человеческому духу удалось открыть в течение нескольких тысячелетий своей истории. Анализ их, этих идей, и является главной, если не единственной задачей философии. В этом-то, думаю, и заключается ее истинное назначение в «век Интернет», равно как и в любой другой век.