А.Д. Майданский

Метаморфозы идеального

Studies in East European Thought,
September (2005), p. 289-304
[на английском языке]

Категория идеального образует «ось», вокруг которой постоянно вращалась мысль Ильенкова. Здесь нечему удивляться, так как он считал идеальное и его феномены единственным настоящим предметом философии. Философия — это наука о мире идей и идеального. Другого предмета у нее нет.

Я расскажу, как, начиная с 60-х годов, формировалась ильенковская теория идеального, и немного коснусь полемики о понятии идеального, которую Ильенков вел при жизни и которая драматически продолжилась после его смерти.

I

С конца 50-х годов Ильенкова, как сотрудника Института философии, привлекли к участию в грандиозном проекте издания «Философской энциклопедии». 1 Начинал Ильенков как рядовой автор, однако в работе над вторым томом он участвовал уже в качестве внештатного редактора раздела диалектического материализма. В этом томе появились сразу семь его статей, в числе которых были «Идеал» (первая часть) и «Идеальное».

Второй том энциклопедии увидел свет в 1962 году. До этого момента категория идеального в марксистской философии была чем-то вроде «священной коровы». Она непременно появлялась в первых главах учебников, в рассказе об «историческом противостоянии материализма и идеализма», и так часто и вольно бродила по страницам философской литературы, что на нее почти перестали обращать внимание.

Все разговоры об идеальном начинались с ритуального цитирования Послесловия ко второму изданию «Капитала» Маркса:

Идеальное есть не что иное, как материальное, пересаженное в человеческую голову и преобразованное в ней. 2

От этой формулы, безусловно, веет радикальным материализмом. Проблема в том, как понимать это «преобразование» и, как ни странно это звучит, что такое «человеческая голова»?

Ильенков настаивал, что Маркс имел в виду не орган тела особи homo sapiens, растущий на ее шее волею матушки-природы, но именно человеческую голову — орган культуры, а не натуры. Идеальное не скрывается в черепной коробке. Его телом является не только мозг, но и любая созданная человеком для человека вещь. Предметы культуры суть «созданные человеческой рукой органы человеческого мозга, овеществленная сила знания», — говорится в Grundrisse. 3

Мозг отдельного человека генерирует нечто идеальное лишь тогда, когда он включается в работу коллективного «мозга» человечества — культуры.

Однако в известных исторических условиях мир человеческой культуры отчуждается от своего творца, и противостоит человеческой личности как некий властвующий над ней сверхличный субъект (Бог, «Абсолютный дух», «Мировой разум» и т.д.). Этот исторический факт отчуждения предметных условий и результатов человеческой деятельности образует основу идеализма и религии, поясняет мысль Маркса Ильенков.

Идеальное — это атрибут человеческой деятельности в природе, ее особое, культурно-историческое измерение. Всё, что попадает в круг этой деятельности, в том числе кора головного мозга, получает печать идеальности, становясь на то время, пока длится деятельность, жилищем и орудием идеального.

Ильенков определял идеальное как «наличное бытие внешней вещи в фазе ее становления в деятельности субъекта». 4 Это форма деятельности, копирующая форму вещи, или форма вещи, отделившаяся от самой этой вещи в процессе человеческой деятельности. И существует идеальное лишь в самый момент превращения формы вещи в форму деятельности и обратно.

Как только человеческая деятельность прекратилась, в тот же миг угасает и идеальное. «Природа любит прятаться», — говорил Гераклит [B 123 DK]. Ну а идеальное только и делает, что прячется. Такова уж его природа.

Это то, чего нет и что вместе с тем есть ... Это бытие, которое, однако, равно небытию. 5

Идеальное — это субъективное бытие предмета, его небытие в себе и бытие в другом и через другое. В терминах гегелевской логики, идеальное есть инобытие (Anderssein). Маркс, описывая идеальную форму стоимости в «Капитале», воспользовался латинской идиомой quid pro quo — одно вместо другого.

Формы идеального бытия, или небытия, разнообразны, как сама природа. Нет в мире вещи, в натуральном теле которой не могло бы «поселиться» идеальное, и равным образом природа всякой вещи может быть выражена в идеальной форме. В этом смысле идеальное есть бесконечный и вечный атрибут Природы. Слова и числа, деньги и моральные заповеди, категории логики и художественные образы — всё это суть модусы или, если угодно, феномены идеальной реальности. И все эти феномены исследовал Ильенков.

К сожалению, ему пришлось покинуть авторский коллектив «Философской энциклопедии». Главный редактор академик Ф.В. Константинов 6 решил, начиная с третьего тома, увеличить объем материалов по формальной логике за счет раздела по категориям диалектики. Ильенков резко протестовал, и дело кончилось его уходом.

II

Имя Ильенкова к середине 60-х годов было уже известно на Западе, во многом благодаря итальянскому переводу его первой книги. 7 И вот, весной 1965 Ильенкова пригласили сделать доклад на симпозиуме в американском университете Нотр Дам. Руководство Института философии поначалу дало согласие, и Ильенков принялся за работу. Его ученик и друг Лев Константинович Науменко рассказывал мне, с каким нетерпением и энтузиазмом Ильенков ждал этой поездки. Но, увы, ознакомившись с рукописью доклада, высшие инстанции предпочли оставить автора дома. Под предлогом его «госпитализации». Правда, текст был все же выслан и напечатан в сборнике материалов симпозиума, на английском языке. 8

Тема симпозиума была — «Маркс и западный мир». В глазах философа это не что иное, как модус общей проблемы идеального: противостояние двух общественных идеалов — коллективной и частной собственности на условия человеческого бытия. 9

В написанной для симпозиума статье он, разумеется, отстаивал превосходство идеала коллективной собственности. При этом, однако, он высказал мысль, которая, вероятно, и стоила ему поездки в Нотр Дам: учрежденную в результате социалистической революции форму собственности Ильенков посчитал всего-навсего «формально-юридическим отрицанием» собственности частной. 10 То было, писал он,

чисто формальное превращение материального и духовного богатства, находящегося в собственности частных лиц («собственников»), в «общественную собственность» ... 11

Этот и несколько следующих пассажей, в которых Ильенков поясняет свою мысль, не имели шансов пройти цензуру и были вычеркнуты из текста доклада. Сохранившийся в архиве оригинал увидел свет лишь четверть века спустя, уже после смерти автора. Нечего удивляться, ведь Ильенков решился утверждать, что собственность социалистического государства является «общественной» всего лишь формально, в чисто юридическом отношении. Реально же, в экономической практике социалистическая форма собственности по-прежнему оставалась частной!

Для Ильенкова коммунистический идеал заключается в том, чтобы превратить частную собственность, экспроприированную политической революцией, — «в реальную собственность каждого индивида, каждого члена этого общества». Апеллируя к Марксу, Ильенков становится в жесткую оппозицию к коммунистическим идеологам, которые полагают,

что коммунизм исчерпывается превращением частной собственности в собственность «общества как такового», т.е. безличного организма, противостоящего каждому из составляющих его индивидов и олицетворенного в «государстве». 12

Государство, в лице курировавших философскую мысль чиновников, никак не могло приветствовать подобные суждения в свой адрес...

Ильенкову в который уже раз здорово досталось от начальства, однако в скором времени ситуация переменилась к лучшему. В 1965 году за исследования в области диалектики и логики ему была присуждена премия Академии наук; а в 1968 пост директора Института философии занял Павел Васильевич Копнин — хорошо понимавший и любивший Ильенкова человек; первым делом Копнин заставил его защитить докторскую диссертацию.

В том же году вышла вторая книга Ильенкова, «Об идолах и идеалах». 13 Эта небольшая книжка была обращена к молодому читателю, мало знакомому с философией. Начиналась она сатирическим сюжетом о мыслящих машинах и Черном Ящике. Автор прослеживает метаморфозы прекрасного идеала, которые тот пережил на протяжении долгой истории человечества, его приключения и злоключения. Замысел книги напоминает гегелевскую «Феноменологию духа». Прекрасный идеал путешествует по умам и странам, выступая в разных обличьях, нередко терпя крушения и неудачи в столкновении с упрямой реальностью.

К сожалению, уже в 1971 году Копнин умер и все вернулось на круги свои. Институт возглавил Б.C. Украинцев, весьма изобретательно и зло травивший Ильенкова вплоть до момента трагической смерти последнего.

III

В 1968 году в «Вопросах философии» (8, с. 125-135) появилась статья Давида Израилевича Дубровского «Мозг и психика», штурмовавшая ильенковскую теорию идеального и родственные ей взгляды другого философа — Феликса Трофимовича Михайлова. Так началась затяжная полемика о природе идеального, не окончившаяся по сей день.

Для Дубровского «идеальное» — полный синоним «субъективного», некая психическая реальность, с одной стороны, отражающая внешний, материальный мир, а с другой, «информационно изоморфная» состояниям человеческого мозга.

Это весьма похоже на представление о человеческом духе, отстаиваемое английскими материалистами-эмпириками со времен Бэкона Веруламского. На мой взгляд, Дэвид Бэкхёрст льстит Дубровскому, говоря, что

идея «субъективной реальности» у Дубровского воспроизводит основные черты картезианского понятия «я». 14

У Декарта дух понимался как особая мыслящая субстанция, кардинально отличная от материальных вещей и событий, в том числе и от состояний мозга; тогда как Дубровский считает мышление атрибутом «нейродинамических структур» человеческого мозга. Это вполне обычный, чтобы не сказать вульгарный, материализм и эмпиризм, по сравнению с которым картезианский дуализм духа и тела был огромным шагом вперед.

Ильенков отреагировал на критику моментально. Спустя всего три месяца «Вопросы философии» (11, с. 145-155) напечатали его ответ Дубровскому – «Психика и мозг». Правда, понятия идеального как такового он тут не касается, 15 предпочитая вести речь о таких феноменах идеального, как личность, талант и гениальность. О том, в какой мере жизнедеятельность человека объясняется его психофизиологией и в какой — общественными обстоятельствами и культурой.

В это самое время все внимание Ильенкова поглощает загорский эксперимент со слепоглухими детьми. Он пытается экспериментальным образом нащупать момент рождения идеального в пока еще не человеческой, «натуральной» психике, воочию увидеть самое интересное в мире таинство — акт появления на свет человеческого «я». А далее, понять законы, согласно которым формируется мир идей и идеалов в душе маленького человека.

Здесь появляется уникальная возможность с почти математической точностью зафиксировать те реальные условия, на почве которых только и возникают такие феномены, как сознание, самосознание, мышление, воображение, эстетическое и нравственное чувство ... Процесс формирования специфичности человеческой психики здесь растянут во времени, особенно на первых — решающих — стадиях, а поэтому может быть рассмотрен под «лупой времени», как бы с помощью замедленной киносъемки. 16

Впрочем, общий принцип формирования человеческой личности был предельно ясен Ильенкову с самого начала: поскольку субстанцией идеального являются предметный мир культуры, постольку живое тело ребенка необходимо деятельно связать с этим миром. С этой целью педагогами школы Соколянского — Мещерякова был разработан метод «совместно-разделенной деятельности» воспитателя и ребенка. Деятельность эта строится

таким образом, чтобы ребенок постепенно перенимал все те специфически человеческие способы осознанного взаимодействия со средой, которые предметно зафиксированы в формах вещей, созданных человеком для человека. 17

Сознание и воля естественным образом возникают тут как формы ориентации в вещественном мире культуры; так же, как простая чувственность (пространственные образы, звуки, запахи и вкусы) служит для ориентации живого существа во внешнем природном мире.

I4

Итоги своего многолетнего исследования идеального и его феноменов Ильенков подвел в объемистой рукописи «Диалектика идеального». То был несомненный, чистой воды шедевр философской мысли.

Автору так и не довелось увидеть его напечатанным. Шесть раз (!) Украинцев вычеркивал «Диалектику идеального» из планировавшихся к изданию томов Института философии. Ильенков был в отчаянии. Правда, еще в 1977 году значительная часть рукописи появилась в «сокращенном и исправленном» английском переводе кембриджского слависта Роберта Дэглиша. 18 Русская же версия, тоже несколько усеченная и под исправленным заглавием, появилась в печати почти сразу после смерти Ильенкова, в 1979 году. 19

Мы находим здесь просто-таки хирургически точный анализ структуры идеального. У Ильенкова этим термином обозначается отношение между по меньшей мере двумя разными вещами, одна из которых адекватно представляет сущность другой. Это идеальное отношение между вещами устанавливается в процессе деятельности мыслящего существа, причем первоначально в ходе его практических действий, работы руки, и уже затем в качестве формы работы духа.

В природе встречаются разные отношения представления. Но это всегда бывает представление каких-либо внешних свойств предмета. Даже чувства, эта высшая форма натурального представления, схватывают и удерживают одну лишь внешность вещей. 20

Меж тем «идеальной» вправе именоваться лишь форма выражения сущности вещей, т.е. законов и причин их бытия. Причем это выражение должно быть чистым и безусловно адекватным. Образно говоря, деятельность человека выворачивает свой предмет «наизнанку», рассекая плоть его наличного бытия и очищая его сущность от шлака времени, чтобы явить ее на свет в идеально-чистом образе — sub specie aeternitatis. Эта деятельность и прочерчивает ту самую границу между бытием и небытием, на которой обретается идеальное.

Чтобы выражение сущности вещи было идеально чистым, материалом для него должно стать природное тело какой-либо другой вещи. Вещь вручает свою «душу» другой вещи, и та делается ее символом. Так дипломат символически представляет свою страну, деньги представляют стоимость всех товаров, а слова – значение разных вещей в культуре.

Идеальное есть представление в ином и через иное, притом это всегда адекватное представление, и представление именно сущности вещей.

Как таковая, эта сущность материальна. Идеальной является лишь сообщаемая ей человеческой деятельностью форма инобытия. Идеальное есть то же материальное, только вывернутое сущностью наизнанку. А не является лишь формой сознания, как полагает эмпирик. В сознании идеальная форма человеческой деятельности оборачивается на себя и обретает, говоря гегелевским слогом, для-себя-бытие.

Сознание, собственно, только и возникает там, где индивид оказывается вынужден смотреть на самого себя как бы со стороны, как бы глазами другого человека ... 21

Предметными образами и орудиями, посредством которых совершается оборачивание идеальной формы деятельности на себя, становятся храмы и статуи, книги и рисунки, вычислительные машины и музыкальные инструменты, и в первую очередь — кора больших полушарий мозга. 22

V

Со смертью Ильенкова полемика о понятии идеального не окончилась. Напротив, дело приняло совершенно новый поворот после публикации в 1984 году большого фрагмента рукописи Михаила Александровича Лифшица «Диалог с Эвальдом Ильенковым» 23.

Лифшиц принадлежал к старшему, довоенному поколению философов. Занимался он, по преимуществу, эстетикой, был превосходным стилистом и имел энциклопедический склад ума. Лифшиц был дружен с Ильенковым с незапамятных времен, и отчего он начал «диалог» об идеальном лишь после смерти Ильенкова, никому в точности не известно. Несомненно, Лифшиц был куда более знающим и искушенным оппонентом, чем Д.И. Дубровский, И.С. Нарский и иже с ними.

Главный пункт его возражений Ильенкову состоял в том, что идеальное существует не только в пространстве человеческой деятельности, но и за ее пределами – в составе абсолютно любой вещи.

Идеальное есть во всем, оно есть и в материальном бытии и в сознании, оно есть и в обществе и в природе, или же его нет нигде. 24

Что же, в таком случае, именует «идеальным» Лифшиц? Это –

некоторые пределы того, что дают нам наши чувственные восприятия в опыте ... Такими пределами является идеальный газ, идеальный кристалл – реальные абстракции, к которым можно приближаться так же, как приближается с окружности многоугольник с бесконечно растущим числом сторон. Вся структура вселенной ... опирается на нормы или образцы, достигнуть которых можно только через бесконечное приближение. 25

Собственно говоря, это и называется «идеалами» в обычном представлении: совершенный образец чего-либо, практически недосягаемый эталон, отрезанный от стремящихся к нему реальных вещей пропастью бесконечного.

Кроме того, определение Лифшица походит на «трансцендентальное» понятие идеального у Канта или Фихте. 26 Впрочем, родоначальники классической немецкой философии видели в «реальных абстракциях», которые Лифшиц принял за идеальное, формы человеческой деятельности...

Со своей стороны, Ильенков ориентируется на Маркса, которому термин «идеальное» (ideelle) служил для описания особой, «чувственно-сверхчувственной или общественной» (sinnlich übersinnliche oder gesellschaftliche) реальности. 27 Лифшица же этот феномен «представительства», деятельного замещения одного предмета другим, «идеального полагания» себя как иного, просто не интересует.

В сущности, возражения Лифшица сводятся к тому, что идеальным надо именовать совсем не тот круг явлений, который занимал Ильенкова. Их полемика не была, таким образом, предметной. Вместо двух разных понятий об одном и том же предмете речь велась о двух разных предметах, именуемых одним и тем же словом — «идеальное». Вот и весь «диалог». 28

Тем не менее за истекшие двадцать лет на эту тему написана уйма статей и прочитаны десятки докладов на «Ильенковских Чтениях». 29 А недавно вышла целая книга 30.

VI

В рамках ильенковской теории идеального самой острой, на мой взгляд, остается проблема адекватных форм бытия идеального.

Сам Ильенков исследовал стоимостную форму обмена товаров в качестве «типичнейшей и фундаментальной, чисто идеальной». Отличительная особенность данной формы — в полном равнодушии к своей предметности:

Это — непосредственно универсальная форма, которая совершенно безразлична к любому чувственно осязаемому материалу своего «воплощения», своей «материализации». Форма стоимости абсолютно независима от особенностей «натурального тела» того товара, в который она «вселяется», в виде которого она представлена ... Она всегда остается чем-то отличным от любого материального, чувственно осязаемого тела своего «воплощения», от любой телесной реальности. 31

Высказанное здесь логическое истолкование идеального, кажется, порывает с общепринятым употреблением этого слова и вырастающим из него эстетическим пониманием идеального, как чего-то прекрасного, возвышенного и совершенного в своем роде. Многим при чтении этих строк подумалось, что ильенковское «идеальное» – холодная, абстрактно-логическая конструкция, утерявшая всякое родство с началами красоты и нравственности. Иначе как объяснить, что типичнейшим феноменом идеального у Ильенкова оказывается не живописное полотно, книга или партитура, а столь низменная вещь, как деньги?

В рукописях Маркса мы находим коллекцию уничижительных эпитетов, коими награждали денежную «форму стоимости» гении поэзии и драматургии — Софокл, Гете, Шекспир. Последний, кстати, тонко уловил характерный для денег момент безразличия к натуре вещей, обозвав золото — «шлюхой всего человечества». 32

С другой стороны, у тех же поэтов золото сплошь и рядом упоминается в самых возвышенных фигурах речи. Этот металл именуют еще «благородным», а идеальные времена благоденствия рода человеческого — «золотым веком». В платоновской «Политии» говорится, что в душах правителей-философов должно преобладать золото.

Гераклит сравнивал с золотом вечный космический первоогонь, от которого происходит Вселенная:

Всё обменивается на огонь и огонь на всё, как золото на товары и товары на золото [B 90 DK]

Обратим внимание, что Гераклит ведет речь не о химическом элементе аурум, а о принимаемой золотом денежной форме стоимости. И эту форму стоимости дедушка диалектики примеряет на космический генезис всего сущего. Он словно предчувствует, тонкой кожей ума ощущает универсальность логических определений отношения «товар – золото», идеальную всеобщность этой формы рыночных отношений. Дело-то было во времена, когда товарно-денежные отношения страшно далеки еще от всеобщности реальной, не успели пока еще превратиться в «классику мира».

Оставляя в стороне аллегории, можно указать еще одну «вещь», вполне и безусловно отвечающую ильенковскому описанию формы стоимости. Это — понятие. В классическом смысле этого слова, как форма понимания природы вещей. Понятие, коль скоро дух им располагает, остается вечно одним и тем же в любой из своих бесчисленных материальных личин — в буквах и звуках, числах и линиях, нейронах и электронах. Как и деньги, понятие с легкостью может менять свое внешнее обличье и находиться в тысяче разных мест в одно и то же время. К примеру, понятие дома наличествует одновременно в голове архитектора, на выполненном им чертеже и в каменном «теле» построенного по этому чертежу здания.

Понятие — это идеальное «в собственном соку», идеальнее некуда. Понятие явно выглядит более предпочтительным кандидатом на звание формы «типичнейшей и фундаментальной, чисто идеальной». Мне кажется, Ильенков, рассуждая об идеальности формы стоимости у Маркса, все время держал в уме, в качестве логической мерки, гегелевское Begriffsbestimmung (определение понятия).

Понятие идеально вообще, в то время как деньги идеальны лишь в своем роде — строго в пределах породившего их мира товаров, меновых стоимостей. В этом пространстве рынка деньги были и остаются оптимальной, самой чистой и высшей из всех возможных форм выражения стоимости. Здесь они идеальный товар, прекрасный идеал, на который все прочие товары «бросают влюбленные взоры» (Маркс). Эти платонически-идеальные взоры, бросаемые товарами в сторону денег, суть не что иное, как цены. А золото, в свою очередь, стало идеальными деньгами. 33

Однако вся идеальность денег немедленно улетучивается, как только мы покидаем пространство товарных отношений, т.е. тех самых отношений, сущность которых идеально представлена в денежной форме. В деньгах, рассматриваемых абстрактно, как художественный образ или моральный регулятив, ничего идеального нет.

Если в сравнении с деньгами у понятия имеется преимущество всеобщности, то в сравнении с другими всеобщими формами идеальной деятельности человека – художественными образами и нравственными ценностями — понятие обладает иным преимуществом. Это идеальная чистота представления природы вещей, достигаемая благодаря дьявольскому равнодушию понятия к своему инобытию. От понятия требуется лишь одно: адекватно выразить сущность своего предмета, т.е. быть истинным. В качестве материала для выражения этой сущности может выступить абсолютно любая вещь. Такова идеально‑пластичная натура понятия.

Ни художественные образы, ни нормы нравственности не могут похвастаться подобной, поистине бесконечной, свободой выражения природы вещей. Их органическая слитность с чувственно-материальными условиями человеческой деятельности есть признак меньшей, по сравнению с понятием, чистоты и «прозрачности» предоставляемого ими вещам идеального инобытия. Но прямо тут же кроется их преимущество перед логической формой понятия: возможность непосредственного, чувственно-конкретного восприятия сущности предмета. Это — воспитываемое искусством и нравственностью умение интегрально «видеть целое раньше его частей» (Гёте), без которого не получишь ни одного нового понятия. 34

Вместе эти три всеобщих модуса идеального, знакомые всем под именами Истины, Добра и Красоты, образуют человеческую душу, или, иначе, личность. Личность человека трехмерна, как и его органическое тело. В личности мы находим непосредственную действительность идеального — «действительность» в гегелевском понимании, как выступившую наружу, явленную сущность.