Домой

А.Д. Майданский

Философия русского марксизма в XX столетии

Лекция
Всероссийская философская школа для молодежи
Белгородский университет, 2010

Текст лекции в формате PDF


1. Генезис марксистской философской мысли в России
2. «Со Спинозой в башке и наганом в руке»: спор диалектиков с механистами
3. Марксистская философская диатриба — диамат и истмат
4. Диалектическая логика Э. Ильенкова



1. Генезис марксистской философской мысли в России

В русскую философию идеи Маркса проникли в 60-е годы XIX века. В это время народники П. Лавров, Г. Лопатин, В. Засулич плотно общались с Марксом, а Михаил Бакунин был знаком с ним еще с 1844 года и называл себя сторонником материалистического понимания истории (впрочем, он разделял также идеи Конта и Прудона).

«Первым русским крестоносцем марксизма» 1 стал Георгий Плеханов. В 1882 г. он увлекся учением Маркса, заново перевел на русский язык «Манифест коммунистической партии» 2, однако лично познакомиться с Марксом Плеханов не успел — тот умер в марте 1883. По складу ума Плеханов был ближе к Энгельсу, чем к Марксу, и в области философии по-своему продолжил дело Энгельса.

Тут надо сделать отступление, чтобы пояснить разницу между Марксом и Энгельсом в части использования ими диалектического метода. В руках Маркса, как и у Гегеля, диалектика представляла собой логический метод восхождения от абстрактного к конкретному, т.е. метод построения научной теории из простейших всеобщих абстракций.

В материалистической теории истории исходной абстракцией является труд. Исследование труда как «субстанции-субъекта», т.е. основы и движущей силы, всемирной истории служит источником выведения всех прочих, все более сложных и конкретных понятий, таких как разделение труда и частная собственность (отчужденный труд), потребительная стоимость (конкретный труд) и «просто» стоимость (абстрактный труд), рабочая сила (живой труд) и капитал (овеществленный труд), труд физический и духовный, наемный и свободный, необходимый и прибавочный, частный и всеобщий труд и т.д. Все без исключения понятия исторической теории Маркса суть формы выражения («модусы», как сказал бы Спиноза, — или, как предпочитал изъясняться Гегель, Gestaltungen, «формообразования») одной-единой субстанции, каковой является труд.

Словом, в руках Маркса диалектика была методом построения новой теории, логикой научного открытия. Энгельс это хорошо сознавал, однако сам он не умел «восходить» от абстрактного к конкретному (да и кто еще так умел? 3). Самое большее, что ему удавалось, — это применять в своих исследованиях отдельные положения диалектической логики да иллюстрировать их примерами из области естественных наук и математики, политической и военной истории и т.д.

Как часто случается в ходе популярного разъяснения теории, отчасти уже у Энгельса, происходит испарение ее «живой души» — метода мышления, которому данная теория обязана своим возникновением. В работах, собранных в книге «Диалектика природы», Энгельс провел интересное исследование современных естественнонаучных теорий на предмет их диалектичности, обнаружив массу примеров «стихийного» диалектического мышления и иллюстраций вычитанных им у Гегеля законов и категорий диалектики.

Школа Плеханова превратила поиск диалектичных примеров с последующим их «синтезом» в одну мировую картину — в главное поприще марксистской философии 4. Так по сей день эта «философская картина мира» и фигурирует в госстандарте, только в множественном числе — демократия как-никак, каждый философ вправе «синтезировать» собственную картину, наряду с «религиозными и научными 5 картинами», которые по соседству с философом пишут ученый и богослов.

Диалектика как логический метод научного исследования оказалась надолго, на добрых полвека забыта, несмотря на все усилия Ленина, резюмированные лапидарной формулой на полях томика Гегеля: мол, «не надо трех слов»: диалектика, логика и теория познания — это одно и то же. Ленин умел учиться и до зрелых лет учился диалектике по Гегелю и Марксу, однако ни в одной его книге нет и тени «восхождения от абстрактного», наподобие дедукции форм стоимости в «Капитале» Маркса.

Ленин ругал и высмеивал философские картины мира, особенно те, что писались его соратниками, большевиками — А. Богдановым, В. Базаровым, А. Луначарским. В этом отношении он остался верен взглядам основоположников марксизма, объявивших такую философию «покойницей» (Энгельс). Однако, как выяснилось в ходе дебатов с позитивистами, в основе своей ленинская теория познания недалеко ушла от старого философского материализма, — который Маркс в свое время окрестил «созерцательным» за то, что действительность берется им «только в форме объекта, или в форме созерцания, а не как чувственно-человеческая деятельность, практика; не субъективно» 6.

Эти слова звучат как приговор ленинской дефиниции материи: «объективная реальность, данная в ощущениях» 7. Вполне по-ленински, как ощущаемый объект, понимали материю и английские эмпирики, и французские просветители, и Фейербах — «весь предшествующий материализм», критикуемый в тезисах Маркса.

«В ощущениях» человеку дана не столько объективная реальность, сколько его же собственная предметно-деятельная субъективность, практически преобразующая «объективную реальность», а с ней и все наши ощущения. Эта «деятельная сторона» (die tätige Seite), по словам Маркса, «развивалась абстрактно идеализмом», прежние материалисты ее не видели и не понимали. Ленинская дефиниция материи так же начисто лишена деятельной стороны.

Маркс открыл, что реальный мир дан человеку практически, в формах его собственной материальной деятельности. Вернее сказать, объективная реальность не дана, а взята — добыта человеческим трудом у Природы. Ну а Ленин в свое определение материи вместо «практики» включил «ощущения». Или он так убого практику понимал — как процесс «копирования-фотографирования нашими ощущениями»?..

По большому счету, в «Материализме и эмпириокритицизме» нет ни одной идеи, которая не была бы отлично знакома философам до Маркса. То есть нет собственно марксизма. Материалистической диалектики нет. В абстрактной дефиниции материи, как «объективной реальности», диалектики не больше, чем в дефиниции человека как «двуногого без перьев». И логики ровно столько же: в обоих случаях вместо сущности определяемого предмета (материи, человека) взят один из его отличительных признаков.

Хочешь выразить сущность материи — определи, чтó и как материя делает. Хорошее определение должно указывать способ действия данной вещи, а не какие-то ее признаки, пусть даже и уникальные. Это отлично понял уже Аристотель 8.

Наряду с плехановским пониманием предмета философии, как «синтеза» всего и вся «познанного бытия», ленинская дефиниция материи сделалась краеугольным камнем советского диамата — его философской «картины мира». Ритуальным цитированием этой «гениальной формулы» открывались все советские учебники философии, ее заучивали наизусть и декламировали, как стихи.

Начало эпохе советской марксистской философии положила генеральная битва умов, в фокусе которой оказалась фигура Спинозы.


2. «Со Спинозой в башке и наганом в руке»:
спор диалектиков с механистами

Задумав изложить «диалектическую философию», Плеханов принялся искать точку опоры — исходные понятия, прежде всего понятия материи и мышления. У Маркса не нашлось на это времени 9, ну а Энгельс не счел «великий, основной вопрос» философии достойным большего, нежели пара страниц в популярной брошюре. Тогда взор Плеханова обратился к «старику Спинозе» (звучит как черный юмор, если вспомнить, что тот не дожил и до 45 лет). При встрече Плеханов спросил Энгельса, согласен ли он с тем, как Спиноза решил проблему отношения мышления и материи, на что Энгельс в присутствии двух свидетелей ответил: «конечно, старик Спиноза был вполне прав». Вдохновленный Плеханов провозгласил метафизику Спинозы основой философии марксизма. «Современный материализм представляет собой только более или менее осознавший себя спинозизм» 10. И даже больше того: «Материализм Маркса и Энгельса был родом спинозизма» 11.

Эти строки Плеханов написал в полемических статьях против социал-демократа Э. Бернштейна, затеявшего ревизию марксизма в духе неокантианства. В конце XIX столетия вошел в моду призыв марбургской профессуры: «Назад к Канту!». В ответ Плеханов призвал вернуться лучше к Спинозе, «к философии этого благородного и гениального еврейского мыслителя. Это — нечто иное и гораздо более разумное...» 12.

Плеханов был человек превосходно образованный и разбиравшийся в общественно-исторических науках, блестящий публицист, однако философом он был, прямо скажем, посредственным. «Этика» оказалась ему не по зубам, и вообще, Спинозу Плеханов толковал крайне примитивно – как прототип Дидро и Фейербаха, разве что отягощенный «теологическим привеском» (не к лицу порядочному материалисту называть природу «Богом»).

После Октябрьской революции главными авторитетами в молодой советской философии оказались ученики Плеханова — Ленин своей философской школой не обзавелся. В прошлом они, как и сам Плеханов, были меньшевиками, поэтому Ленин, распорядившись привлечь их к преподаванию философии, прибавил: за ними «присмотреть надо» 13.

Присмотрел — Сталин...

В 1922 году начал выходить первый философский журнал «Под знаменем марксизма», главным редактором стал А. Деборин. Директором Института Маркса и Энгельса и издателем их (а также Плеханова) собрания сочинений был Д. Рязанов. В 1931 году Сталин отстранил их от работы, объявив меньшевиствующими идеалистами: первое — за отрыв философской теории от «практики» (читай: от политической линии партии), второе — за тягу к гегельянщине (= диалектике). Почти все они, за исключением почему-то предводителя — академика Деборина, были репрессированы несколько лет спустя. Но еще раньше сами эти «диалектики» деборинцы успели расправиться со своими идейными противниками — «механистами» (И. Скворцов-Степанов, А. Тимирязев, Л. Аксельрод и др.).

За 10 лет своего руководства советской философией «диалектики» успели издать добрую сотню работ о Спинозе. Марксизм провозглашался «неоспинозизмом XX века» (И. Луппол). Рекламации последовали от другой части учеников Плеханова. В Предисловии к новому изданию его книги «Основные вопросы марксизма», а затем и в большой статье «Спиноза и материализм» Л.Б. Аксельрод (Ортодокс) напомнила плехановские слова о «теологическом привеске» у Спинозы, постаравшись доказать иудаистскую природу его понятия Бога. «И какой абсурд утверждать, что Субстанция Спинозы есть материя», — восклицала Аксельрод, — когда философия Спинозы насквозь пропитана опиумными парами религии: «глубоко вкоренившимся религиозным чувством» 14. Ничего себе привесок.

Позицию Аксельрод поддержали А. Богданов, А. Варьяш, А. Рубин и др. Полемика немедля переросла в идеологическое побоище, а ее научный уровень устремился к нулю. Как справедливо заметит сэр Исайя Берлин, те споры представляют больший интерес для исследователей советской идеологии, чем для исследователей Спинозы 15.

Бесконечные взаимные обвинения в ревизионизме, сионизме, идеализме и тому подобных грехах окончились для большинства спорщиков гибелью в сталинских лагерях. Писать о Спинозе стало небезопасно, и река публикаций вскоре обмелела. Но и позднее, когда угроза расправы миновала, все советские философы продолжили лепить из Спинозы материалиста (то механического, «а ля Гоббс», то диалектического — «Маркса без бороды»), игнорируя или ретушируя все, что не вписывается в образ «Моисея для материалистов», как любя прозвал Спинозу Л. Фейербах.

Если понимать материю по-ленински, как объективную реальность, данную в ощущениях, Аксельрод, конечно, права: у такой «реальности» нет ровно ничего общего с субстанцией Спинозы (та постигается исключительно разумом, «интеллектом»). Но еще нелепее — привязывать философского Бога Спинозы к богам религий и выискивать у него «теологический элемент», «иудейскую окраску» и тому подобные «привески», не считаясь с протестами самого Спинозы.

«Между верой, или Теологией, и Философией нет никакого общения или какого бы то ни было родства» 16, – категорически заявлял автор «Богословско-политического трактата». Между ними — пропасть: «Ибо цель Философии есть не что иное, как истина; [цель] Веры же, как мы достаточно показали, только послушание и благочестие. Далее, основания Философии суть всеобщие понятия, и саму ее надлежит черпать единственно из природы; [основания] же Веры суть предания и язык, а черпать ее дóлжно единственно из Писания и откровения».

Считать после этих слов Спинозу философом религиозным может только слепой либо недобросовестный и предвзятый читатель. А спинозовский Бог, стало быть, не имеет никакого «общения или родства» с богами теологов.


3. Марксистская философская диатриба — диамат и истмат

Дебаты «диалектиков» с «механистами» все время вращались вокруг проблемы отношения философии к прочим наукам, особенно естественным. «Механическим пониманием природы» называли и само современное естествознание, и позитивистские обобщения «данных науки», вроде тех, на которые в свое время обрушился Ленин. Под «диалектикой» же обычно имелся в виду не столько метод мышления, сколько картина мира, образуемая переводом тех же самых «данных науки» на язык диалектики, с ее «спиралями» и «скачками».

В такую квази-диалектическую картину мира несложно встроить что угодно – и «мичуринскую» биологию (где на каждом шагу «диалектические скачки» от дуба к березе и зарождение васильков из ржи), и «павловскую» психологию, и насквозь лживую историю партии. Даже генетика с кибернетикой, которых поначалу окрестили «продажными девками империализма», впоследствии чудесно вписались в «диамат».

К 30-му году «механисты» были повержены и унижены, а в рядах «диалектиков» — точнее, диаматчиков – началась смена поколений: выращенные в Институте красной профессуры молодые «мыслители» (П. Юдин, М. Митин, Ф. Константинов — всем им в то время около тридцати) при поддержке Сталина изгнали с «философского фронта» меньшевиков-деборинцев и искоренили «гегельянщину», как именовались остатки подлинной диалектики, сохранявшиеся у старой гвардии плехановского созыва.

Митин был вскоре назначен академиком 17 и возглавил Институт марксизма-ленинизма, Юдин стал директором Института философии Академии наук. Они не преподавали и не защищали диссертаций, сосредоточив силы на прославлении «корифея всех наук» и расстановке во главе философских кафедр себе подобных кадров.

Главным принципом философии сделалась «партийность». Это означало, что верховным и неоспоримым критерием истины должны быть интересы рабочего класса (как их представляли себе вожди пролетарской партии, разумеется). На тех же партийных весах взвешивалась и добродетель. Нравственно то, что служит интересам пролетариата, наставлял первых комсомольцев Ленин 18...

Философия в собственном смысле слова прекратилась у нас на долгие четверть века. Как метко скажет потом Э. Ильенков, диалектика была распята на кресте из «четырех черт» 19 § 2 четвертой главы сталинского «Краткого курса». Этот параграф, «О диалектическом и историческом материализме», в предельно емкой и сжатой форме подытожил и освятил устоявшуюся в марксистской диатрибической литературе «картину мира».

Слово diatribe у древних греков означало беседу, развлечение, а также — обучение, школу. «Диатрибической» называется литература учебная, школьная 20. К этому жанру относились и две марксистские философские дисциплины — диамат и истмат.

Диамат представлял собой облаченную в диалектическую фразеологию метафизику природы: онтологию плюс натурфилософию. А истмат был философией истории, метафизикой общественной жизни.

Выражение «диалектический материализм» ввел в обращение немецкий марксист-самоучка И. Дицген, а Плеханов сделал именем собственным марксистской философии 21.

Об «историческом материализме» говорил еще Энгельс, имея в виду метод исследования — «взгляд» на историю 22, но ни в коем случае не особую марксистскую дисциплину, не говоря уже о «философии истории». Творцом истмата по праву может считаться тот же Плеханов, предложивший простую, как репа, формулу: исторический материализм есть применение материалистической диалектики к области истории 23.

На самом деле, у Гегеля и Маркса диалектика родилась и выросла в лоне истории. История — отчий дом диалектики, а не «одна из областей» ее применения. И если Гегель строил еще особую «философию истории», то Маркс занялся конкретно исторической наукой, попытавшись снять и отбросить в сторону «очки философа».

Истматчики вернули к жизни «покойную философию». Научное содержание теории Маркса волновало их меньше, намного меньше, чем «философское», или, вернее, идеологическое. Что бы там ни говорил Маркс, как ни ругал он «идеологию вообще, немецкую в особенности», его учение кишит идеологемами 24, которые он выдавал (и, видимо, сам принимал) за чисто научные постулаты. Они-то и были «синтезированы» его последователями в «философию истории исторического материализма» (Г. Лукач) 25, для краткости: «истмат». После чего все и вся в истории рассматривалось сквозь призму этой синтетической философии.

Как метод научных открытий, диалектика спросом не пользовалась. Диамат и истмат покоились на сугубо формальной дедукции, нисхождении от общего к частному. На основе универсально-философских положений – типа «правила сочетания противоположностей» (Плеханов) или сакраментального «бытие определяет сознание» — строились умозаключения о любых явлениях природы и общественной жизни.

Здесь не стоит вдаваться в эту тему подробнее, интересующимся могу порекомендовать отличную свежую книгу С.Н. Мареева «Из истории советской философии» (М.: Культурная революция, 2008), главы I и III. — Достаточно отметить, что диалектической логикой тут и не пахло. Диамат и истмат вполне довольствовались логикой формальной.


4. Диалектическая логика Э. Ильенкова

В первые же годы после смерти Сталина философия ожила, начался своеобразный ренессанс философской классики – прежде всего диалектической логики Гегеля и Маркса. За четверть века безраздельного господства диамат превратил историю философии в лавку древностей, назначив каждому мыслителю «партийную» цену в зависимости от его вклада в священную битву материализма с идеализмом. Те, кто пытался чему-то учиться у классиков и просто взглянуть на их наследие свежим взглядом — А. Лосев, В. Асмус, М. Лифшиц — надолго замолчали либо занялись менее опасными темами. В середине 50‑х они осторожно начали браться за старое. В этот момент взошла и звезда Эвальда Ильенкова.

Начало оказалось трудным: Ильенкова изгнали из МГУ за написанные им совместно с В. Коровиковым тезисы о предмете философии. По сути, в них просто повторялась хорошо известная мысль Энгельса, что философия должна перестать грезить о «мире в целом» 26 и сосредоточиться на изучении законов и категорий мышления. Для Ильенкова предмет философии очерчивается категорией идеального, со всеми его феноменами — от формы стоимости до человеческой личности. Философия есть наука об идеях и идеальном.

Единственное, что философия может дать современной науке, — это универсальный метод познания, каковым является диалектика, диалектическая логика. Если научное знание сравнить с домом, то диалектика есть архитектоника знания. Без понимания законов строения хороший дом не построишь. Разумеется, одних архитектурных принципов для строительства мало — нужны также кирпичи, умелые руки, знание местности и много чего еще. Философский метод не заменяет специальных научных методов, но дает им основу, логический ориентир. Так примерно Ильенков представлял себе соотношение философии с другими науками, и все свои усилия он направил на разработку материалистической диалектики как логики и теории научного познания.

В середине 50-х он завершает книгу о методе восхождения от абстрактного к конкретному в теоретическом мышлении. Урезанная более чем наполовину и с иным заглавием, книга была напечатана 5 лет спустя 27.

На примере «Капитала» Ильенков показал, как теоретическое мышление прослеживает историю формирования предмета, начиная с простейшей, самой абстрактной формы его бытия и заканчивая наиболее развитыми и конкретными его формами. Энергию этому историческому процессу всегда сообщает особое противоречие, кроющееся в субстанции данного предмета. И всякая новая конкретная форма, принимаемая предметом, возникает в качестве средства разрешения этого противоречия — в точке столкновения противоположных сторон, или «моментов» его субстанции. Истина есть не что иное, как разрешенное (не только в уме, но и в реальности — самой вещью в ходе ее истории) противоречие, а диалектическая логика есть учение о методе конкретного разрешения реальных противоречий.

Логика формальная имеет дело с противоречиями, которые обязаны своим существованием невнимательности или небрежному обращению с понятиями. От таких противоречий можно и нужно избавляться. Но ведь взаимно отрицать и уничтожать друг друга могут не только понятия, могут делать это и сами вещи — «субъекты» вполне реальные.

Если формальное, мнимое противоречие должно быть устранено из мышления, то реальное противоречие должно быть разрешено.

Наткнувшись на противоречие, надлежит вначале разобраться, что перед нами — следствие неправильного рассуждения или же описание реального положения вещей. Сначала проверке подлежит первая из этих двух версий. Мысль поворачивает вспять и последовательно, шаг за шагом проверяет каждое свое действие вплоть до самой постановки проблемы (того, что, как говорят математики, «дано» — условий задачи). Если такая проверка не выявила ошибки, стало быть, перед нами реальное, истинное противоречие. В этом случае мышление должно изучать уже не форму собственных действий и высказываний, а свой предмет. Противоречие в нем, а не в нас. И сам предмет должен подсказать нам способ решения проблемы, фиксируемой в логической форме противоречия.

«Диалектика и заключается в том, что мы четко и ясно формулируем “противоречие”, доводим его до полной остроты и ясности выражения, а затем — находим ему реальное, конкретное, предметно-наглядное разрешение. И это именно происходит всегда путем открытия нового факта, в составе коего ранее выявленное нами “противоречие” одновременно и осуществляется, и конкретно разрешается» 28.

Факту тут отводится роль ключа, отмыкающего врата истины. Должен быть найден особый ключевой факт, точь-в-точь подходящий к «замку» противоречия. Самому Ильенкову мышление в ситуации противоречия напоминает разомкнутую электрическую цепь. На одном конце ее накоплен положительный заряд, на другом — отрицательный. Необходимо найти условие, благодаря которому напряжение разрядилось бы. Пробуем замкнуть концы кусочком стекла или дерева — ток не идет, напряжение сохраняется. Но стоит проделать то же с частицей металла и...

Объективное противоречие снимается посредством нахождения в эмпирической истории предмета такого конкретного факта или условия икс, благодаря которому данный предмет возникает. Так действует сама Природа, «синтезируя» всё новые типы существ и явлений. Диалектическое мышление прослеживает этот процесс эволюции мира, выясняя условия рождения на свет, в муках противоречий, той или иной новоявленной сущности.

Ну а нерешенное противоречие разрушает вещь. Отчего же гибнут вещи, как не из-за неодолимых противоречий? Противоречие есть форма не только рождения, но и смерти. В одном лице и палач и повивальная бабка всего сущего. На то оно и противоречие, чтобы совмещать противоположное.

Умение «выносить напряжение противоречий» и находить им конкретные формы разрешения Ильенков считал показателем культуры мышления, «ума». Человек, закрывающий глаза на реальные противоречия, при столкновении с противоречием впадающий в прострацию или в истерику, по праву может быть назван глупым.

Последнее касается и философов, требующих запрета любых противоречий в теоретическом мышлении. Дескать, противоречия водятся лишь в «речах», сами по себе вещи непротиворечивы. Удивительнее всего, что запрет мыслить противоречия в вещах обычно провозглашается от имени науки, полностью отвлекающейся от «вещественного» содержания высказываний. Формальная логика знает о реальных вещах не больше, чем арифметика — о числе кроликов на планете.

Ильенков не только учил диалектике, он и сам пробовал ее применять для решения проблем исторической науки и психологии, в последние десять лет жизни много занимался слепоглухими детьми. Отдельного разговора заслуживает «Космология духа»: в этой работе Ильенков предложил едва ли не единственное во всей истории философии рациональное, логически обоснованное решение проблемы смысла и цели существования в Природе мыслящих существ.

Затравленный и больной, Ильенков покончил с собой в марте 1979 года — с ним вместе ушла из жизни советская марксистская философия. Ну и, как уже бывало, очень скоро судьбу своего Сократа повторит взрастившее и сгубившее его государство, Советский Союз.


1 Эпитет принадлежит перу Льва Троцкого.
2 Первый перевод вышел еще в 1869, его выполнил Бакунин и напечатал в типографии герценовского «Колокола».
3 Сама материалистическая диалектика до сих пор не построена «от абстрактного». Даже такой выдающийся мастер, как Э. Ильенков, ограничился историческим очерком диалектической логики, не предложив материалистической альтернативы гегелевской дедукции категорий «мышления о мышлении»: бытие — сущность — понятие.
4 «Если мы и примем ограничение Энгельсом области философии областью мышления и его законов», — писал Плеханов, — то и такая теория «предполагает общий синтетический взгляд на природу и жизнь... Философия есть система синтетических идей, объединяющих совокупность человеческого опыта на достигнутой в данную эпоху ступени интеллектуального и общественного развития. Короче: философия есть синтез познанного бытия данной эпохи» (Сочинения, т. 18, с. 324‑325). Аналогичное суждение о философии, как «общем синтезе всех научных знаний», можно найти в книге позитивиста Абеля Рея «Современная философия». В этом самом месте Ленин начертал на полях: «блягёр!» и «дура!» (ПСС, т. 29, с. 521).
5 Очевидно, авторы госстандарта философию за науку не держат. Видимо, соглашаясь с Расселом, что философия — это такая «ничейная земля» между владениями науки и религии.
6 Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения, т. 42, с. 261.
7 Плеханов, к слову, дал схожую дефиницию несколькими годами раньше: «“Материей” называют то, что, действуя на наши органы чувств, вызывает в нас те или другие ощущения» (Избранные философские произведения, т. 2, с. 446). В другом месте прибавив, что материя представляет собой «совершенно независимую от свойств человеческого сознания, в себе существующую действительность» (с. 434). Объективную реальность, стало быть.
8 «Всякий предмет определяется совершаемым им действием...» (Polit. I, 11, 1253a).
9 В письме к Энгельсу Маркс посетовал, что ему недосуг изложить диалектику «на двух или трех печатных листах» (т. 29, с. 212). Зато он сумел выкроить время на тридцать листов «Математических рукописей».
10 Плеханов Г.В. Избранные философские произведения, т. 2, с. 339.
11 Плеханов Г.В. Сочинения, т. 18, с. 261.
12 Избранные философские произведения, т. 2, с. 351.
13 Ленин В.И. Полное собрание сочинений, т. 52, с. 159.
14 Аксельрод Л. Спиноза и материализм // Красная Новь, 1925, кн. 7, с. 144‑168; Надоело! // Красная новь, 1927, кн. 3, с. 171‑181.
15 Berlin I. Review. George L. Kline, Spinoza in Soviet philosophy // Oxford Magazine, 1952‑1953, vol. 71, p. 232‑233. Подробное описание хода дискуссии см. в статье: Яхот И. «Со Спинозой в башке и с наганом — в руке» // Философия практики и культура, вып. 1/2, 2005.
16 «Inter fidem, sive Theologiam, et Philosophiam nullum esse commercium, nullamve affinitatem» (Spinoza Opera. Heidelberg, 1925, vol. 3, p. 179).
17 Когда Сталин предложил это звание Митину и Юдину, последний как-то замялся, сказав, что не совсем уверен, достоин ли он столь высокой чести. «Ну что ж, — сказал Сталин, — тогда будьте членом-корреспондентом». А Митин согласился на академика (Из воспоминаний Т.И. Ойзермана, см.: Вопросы философии, 2004, № 5, с. 38).
18 Ему также очень нравилась фраза В. Зомбарта: «в марксизме нет ни грана этики». Нечто подобное заявляли и авторы «Немецкой идеологии»: «Коммунисты вообще не проповедуют никакой морали» (т. 3, с. 236), — и то же самое скажет о себе... Ницше (см.: Веселая наука, кн. IV, «Проповедникам морали»).
19 Всё в мире взаимосвязано, всё непрерывно движется, количественные изменения переходят в качественные, а развитие совершается через борьбу противоположностей.
20 Прекрасное исследование такой литературы провел А.В. Потемкин. См. его книги: «Проблема специфики философии в диатрибической традиции» (Ростов-на-Дону, 1980) и «Метафилософские диатрибы на берегах Кизитеринки» (Ростов-на-Дону, 2003).
21 «Мы употребляем термин “диалектический материализм”, который один только и может правильно характеризовать философию Маркса (Плеханов Г.В. Сочинения, т. 7, с. 247). «Философия Маркса... есть диалектический материализм» (т. 18, с. 261).
22 «Я применю... выражение “исторический материализм” для обозначения того взгляда на ход всемирной истории, который конечную причину и решающую движущую силу всех важных исторических событий находит в экономическом развитии общества...» (Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения, т. 22, с. 305‑306).
23 «Материалистическое миросозерцание Маркса — Энгельса охватывало — как мы только что видели — и природу, и историю... Но, поскольку диалектический материализм касался истории, Энгельс называл его иногда историческим. Этот эпитет не характеризует материализма, а лишь обозначает одну из тех областей, к объяснению которых он применяется. Что может быть проще этого?» (Плеханов Г.В. Избранные философские произведения, т. 2, с. 280).
24 Больше всего их в «Манифесте коммунистической партии». В то время, когда писался этот документ, экономическая теория Маркса существовала еще в зародыше, а значит его декларации никак не могли быть итоговым выводом конкретно-научного исследования капиталистической экономики. Они имели под собой лишь абстрактно-философскую почву.
25 Лукач Г. История и классовое сознание. М., 2003, с. 134.
26 Всякий, кто пытается строить особую «философскую картину мира», натурфилософию или философию истории, заслуживает публичного осмеяния не меньше, чем какой-нибудь изобретатель вечного двигателя (Потемкин А.В. О специфике философского знания. Ростов-на-Дону, 1973).
27 Ильенков Э.В. Диалектика абстрактного и конкретного в «Капитале» К. Маркса. М., 1960. В первоначальном виде издана в конце прошлого века: Диалектика абстрактного и конкретного в научно-теоретическом мышлении. М., 1997.
28 Ильенков Э.В. Школа должна учить мыслить. Москва — Воронеж, 2002, с. 28.