А.Д. Майданский

«Вещь мыслящая» — душа или просто тело?

Философия сознания: аналитическая традиция.
М.: Современные тетради, 2009, с. 174-179

Около трех лет тому назад между учениками Э.В. Ильенкова началась дискуссия о понятии «мыслящего тела» — так Ильенков в своей книге «Диалектическая логика» истолковал спинозовскую «вещь мыслящую», res cogitans. Чтó является субъектом мышления? Мыслит душа или же тело?

Ильенков приписывает Спинозе мысль, будто «мыслит не особая “душа”..., а самое тело человека» 1. Мышление есть действие модуса протяжения, — трудно вообразить себе что-либо менее приемлемое для Спинозы. Тот не раз и не два открытым текстом писал: res cogitans – это определение души, а не тела.

«Человеческую душу мы назвали мыслящей вещью (Mentem humanam diximus esse rem cogitantem), откуда следует, что благодаря своей природе и рассматриваемая сама по себе она может совершать нечто, именно мыслить, т.е. утверждать и отрицать» 2.

Мыслит в человеке душа, причем мыслит она благодаря свой природе. На том стоит Спиноза. Тело — лишь первый, непосредственный объект восприятия души, но ни в коем случае не субъект мышления. Выражение «мыслящее тело» не более ч ем словесная химера, равно как и «телесная мысль».

С тем, что ильенковский «Спиноза» неадекватен, скрепя сердце согласился и самый энергичный защитник «мыслящего тела» Л.К. Науменко. «Положим, что словесное расхождение между Ильенковым и Спинозой — бесспорный факт», — пишет он. — Что с того? За мертвую букву текста пусть держится «поклоняющийся факту историк», а мы с Ильенковым проникаем в «смыслы». У «буквального» Спинозы Науменко находит уйму «противоречий и несуразностей», — однако в том нет вины самого мыслителя, «вина лежит на его эпохе». Пусть Спиноза сколько угодно твердит, что res cogitans — это человеческая душа. Смысл его «букв» ровно обратный: мыслит не душа — тело! «Оно только тело, просто тело... Исходя из просто тела, мы худо-бедно все-таки продвинемся к пониманию мышления и души, а вот исходя из души как идеи тела, мы не продвинемся к нашей цели ни на миллиметр. Нет тела — нет и идеи» 3.

Где-то мне встречалось уже это «только тело, просто тело»... Ну да, так говорил Заратустра. «Пробудившийся, знающий, говорит: я — тело, только тело, и ничто больше; а душа есть только слово для чего-то в теле» 4. Слово «я» — это местоимение, «нечто (res), имеющее место», а местом души является мое тело. Так говорил Науменко.

Тот ницшевский фрагмент приводит и Дэниэл Деннет, разъясняя, для чего в теле «душа есть только слово». Тело хранит в себе мудрость эволюции — информацию о характере жизнедеятельности того или иного живого существа, к примеру китовый ус, крыло птицы, кожа хамелеона. Для такой «воплощенной в теле информации» (embodied information) и есть у Деннета слово «душа» (mind).

«Эта информация организована таким образом, что может иногда казаться чем-то относительно самостоятельным, что проводит различия, учитывает предпочтения, принимает решения, предпринимает меры, соперничая в этом с вашим сознанием» 5.

Из текста не вполне ясно, исчисляется ли «ментальная» информация в битах и чем она отличается от информации, «воплощенной в теле» компьютера. Отличие наверняка есть, ибо «душа компьютера» не числится в книге среди «kinds of minds». Нет, душа у Деннета — это какая-то очень особая информация, совсем не та, о коей пресно повествуют учебники информатики. Та не умеет «проводить различия» и «принимать решения», как ее ни организуй...

Разумеется, без тела нет души, но ее также нет и без внешнего мира и без других идей души тоже не бывает. Разве из этого вытекает, что мыслит «просто тело», а не душа?

Спиноза отлично понимал, что в процессе мышления тело принимает самое деятельное участие. Опыт учит нас, что если тело бездействует, то и душа неспособна к мышлению: когда тело покоится во сне, вместе с ним спит и душа и не имеет способности мыслить, — говорится в «Этике» 6. Органическое тело со множеством степеней свободы движений и высокоразвитым мозгом образует необходимую предпосылку мышления. Не нужно быть Спинозой, чтобы это понять. Сей медицинский факт недалеко нас «продвинул». Из него не вычитаешь ответа на вопрос: тело — это субъект или же только орган мышления? Мыслит в человеке само его тело или посредством тела — душа?

Представим себе Архимеда, который задумался над какой-нибудь теоремой. Тело его при этом дышит, вырабатывает разные вещества и чертит рукою круги на песке. Вряд ли мы назовем эти действия тела «мыслями», однако мысль в них безусловно присутствует. Мысли Архимеда выражаются в движениях рук и нервных клеток, в складках на лбу и в линиях на песке. Тело выступает тут в роли своеобразного «медиума», движения его рук и головы направляются чем-то иным, неким отличным от этого тела «субъектом». И предсмертные слова математика – «не трогай мои круги» — продиктованы, конечно, не телом. Скорее вопреки телу — душой.

Между прочим, Ильенков-то сам не считал, что мыслит тело. Так утверждали его оппоненты. Это у них тело думает и мечтает, печалится и сомневается, любит и любуется... Ильенков был страшно далек от такого рода соматической философии. В человеке он видел не «мыслящее тело», но «ансамбль общественных отношений» (выражение Маркса: das ensemble der gesellschaftlichen Verhältnisse), которые лишь воплощаются в теле и душе особи рода homo.

Отчего же Науменко и другие «староильенковцы» утверждают, что Учитель, променяв душу на тело, улучшил спинозовскую теорию мышления – двинул ее вперед, к Марксу? На самом деле «мыслящее тело» двинуло ее назад, к Гоббсу и Гассенди. В своих Возражениях на Декартовы «Размышления» эти два материалиста дружно доказывали, что субъектом мышления является тело: «мыслящая вещь есть нечто телесное» 7. Почерпнутой у Гоббса аналогией между мышлением и ходьбой Ильенков, ничтоже сумняшеся, пояснял читателям и взгляды Спинозы.

Res cogitans — любимый термин Декарта, от него и перешел по наследству к Спинозе. «Мышление» (cogitatio) у Декарта охватывает все, что мы «непосредственно осознаём» (immediate conscimus): все действия воли, интеллекта, воображения и чувств суть мысли (cogitationes) 8. Мышление, стало быть, нацело совпадает с сознанием. Так обстоит дело и в обычном словоупотреблении. Люди привыкли именовать «мыслями» любые фрагменты собственного «потока сознания».

Спиноза подходит к определению мышления более осмотрительно. Следует ли считать «мыслями» образы внешних чувств и ощущения собственного тела, такие как голод, сонливость, головная боль? Нет, все без исключения чувственные образы — это «состояния тела» (corporis affectiones), а не души 9. Счесть такие образы «мыслями» означало бы смешать идеальное и физическое, природу души и тела. Для Спинозы «мыслить» (cogitare) значит создавать и приобретать идеи, а не просто «сознавать» (conscire), воспринимать что угодно и каким угодно способом.

Идеи суть модусы мышления, а образы чувств — модусы протяжения, потому между ними «следует делать тщательное различие», предостерегает Спиноза. «Идея (модус мышления) не состоит ни в образе какой-либо вещи, ни в словах, ибо сущность слов и образов составляется из одних только телесных движений, никоим образом не заключающих в себе понятия мышления» 10.

Яснее не скажешь. А у псевдо-Спинозы из очерка второго «Диалектической логики» все разговоры про то, как из «телесных движений» рождаются модусы мышления — идеи, да еще и «адекватные»...

Добывать идеи и оперировать ими, мыслить — это непростой даже для человека труд. Ну а образы без труда создают и животные. Те и действуют всегда на основе образов внешнего мира, меж тем как «вещь мыслящая» действует на основе знаний о причинах вещей. Такие знания Спиноза и называет «идеями». Образ выражает свой предмет в формах пространства и времени, а идея — в категориях причины и следствия, «под формой вечности».

Спиноза учит нас ясно различать в своем сознании идеи и образы, ни в коем случае их не смешивая. Ровно то же самое доказывал в «Диалектике идеального» Ильенков: нельзя, неверно записывать в категорию идеального все без разбора содержимое человеческого сознания. Идеи, в отличие от «чувственно воспринимаемых индивидом единичных вещей», универсальны и общезначимы, как «нечто стоящее над индивидуальной психикой и совершенно от нее не зависящее» 11.

Мыслящая душа сама является идеей — согласно Спинозе, это идея человеческого тела. Наше тело — своего рода «линза», через посредство которой душа воспринимает внешний мир. Преимущество человеческой души перед прочими он усматривает в структуре человеческого тела — так сказать, в конструкции «линзы», которой пользуется наша душа для созерцания внешнего мира. «Тела людей способны весьма ко многому», — не устает повторять Спиноза. Потому и души их способны воспринимать многое: границы человеческого познания совпадают с радиусом сферы действий тела.

Человеческое тело, однако, действует не само по себе, а в качестве части гораздо более обширного и мощного «квази-тела» — общества. Спиноза, похоже, догадывался об этом: в главе III «Богословско-политического трактата» писал, что люди должны «направить силы всех на одно как бы тело (quasi corpus), а именно — общество». Это коллективное тело обладает и собственным духом, частицами которого являются наши мыслящие души. Строение общественного тела и духа мы описываем словом «культура». В ней-то и надлежит искать истоки всех наших идей и самой способности мыслить. К такому выводу пришел в прошлом столетии психолог-спинозист, родоначальник культурно-исторической школы Л.С. Выготский 12.

Двойственность содержимого человеческого сознания обусловлена тем, что душа, психика, является слугой двух господ и выполняет двоякого рода работу: обслуживает и жизнедеятельность органического тела человека, и «культурную» жизнь общества. За проделанную работу тело расплачивается с душой образами, ну а общество — идеями. К категории идей, «мыслей» относятся всеобщие нормы культуры: правила и схемы общественного быта, языка, морали, права, религии и т.д., искусственно «вращиваемые» (термин Выготского) в психику ребенка стараниями окружающих людей, общества.

Органическая чувственность (пространственные образы, звуки, запахи и вкусы) служит для ориентации живого существа во внешнем природном мире с его пространственно-временными «контурами». Для ориентации в мире культуры, даже в «китайской комнате», этого уже недостаточно. Любая вещь имеет тут особое общественное значение, для восприятия которого требуются высшая, идеальная психическая функция — сознание.

Сознание есть форма общения человека с себе подобными существами. Лишаясь кислорода человеческого общения, одинокое сознание раздваивается, пытаясь симулировать процессы общения, расстраивается и угасает.

Поскольку субъект сознания, душа, есть «идея тела», поскольку в круг сознания попадают и обыкновенные, «телесные» образы чувств. Мы не только чувствуем боль, сытость или половое влечение, но также и сознаём их — по крайней мере, можем осознавать и выражать в идеальных формах. Эти чувственные образы, в свою очередь, могут встраиваться в культурные формы деятельности, пропитываясь идеальным содержанием (таков принцип работы «продуктивного воображения», фантазии). В результате становится чрезвычайно сложно отделить в собственном сознании образы от идей. Отсюда проистекает вся трудность философской «проблемы идеального».

Простейшее решение этой проблемы предлагает соматический материализм: идеальное является свойством живого тела, «просто тела».

Чтобы убедиться в наличии сознания, достаточно себя ущипнуть, пишет Джон Серл. — Конечно, если «сознанием» именовать первое попавшееся ощущение в собственном теле, то сознание легко отыщется и у животных — окажется «фенотипом биологической эволюции наряду с фотосинтезом, пищеварением или делением клетки» 13.

Доказав с помощью щипка «факт сознания», Серл спрашивает себя, не сообщить ли о проделанном опыте в философский журнал? На эту шутку читатель вправе ответить не менее веским доказательством своего сознания — смехом. Серл, наверное, сочтет смех читателя и зуд от щипка одного поля «фенотипами», однако разница все же есть: насмешка щиплет не тело, а душу «объекта» (хотя у некоторых и уши краснеют). Реакция души бывает разной: стыд, гнев, обида или смех в ответ — в зависимости от усвоенной ею культуры. Реакция же тел на щипок практически одинакова.

По счастью, Серл не стал пробовать вывести смех или стыд, «наряду с пищеварением», из биологической эволюции тела, честно сознавшись, что не знает, «как исследовать структуру социальной составляющей в индивидуальном сознании», и что общество является для него «упущенной темой» (neglected topic) 14. Сознание как идеальная форма деятельности общественного, культурного существа остается за порогом его понимания.

Несколько лет спустя Серл попробует подобраться к теме общества с тыла, «ассимилировав социальную реальность» в естественные науки 15. Та натурализованная «социальность» походит на реальное общество не больше, чем «китайская комната» на Гайд-парк.

Деннет, не в пример Серлу, отличает сознание от инстинктивной «мудрости тела», ответственной за щипки. «Старая “телесная” психика на протяжении миллиардов лет выполняла тяжелую работу по жизнеобеспечению тела, но она действует относительно медленно и обладает довольно грубой способностью различения... Для более сложных контактов с миром требуется более быстрая и дальновидная психика, способная продуцировать большее и лучшее будущее» 16.

Структурную особенность сознания Деннет усматривает в том, что оно использует внешний мир как периферийное устройство (peripheral device) хранения информации. Наше сознание не ограничивается мозгом, констатирует Деннет. Люди имеют обыкновение выгружать (offload) и выталкивать (extrude) свою психику в окружающий мир, эта практика и снимает ограничения нашего животного мозга 17.

Тут Деннет вплотную приблизился к Марксовой идее «неорганического тела» человека и пониманию предметов культуры как «созданных человеческой рукой органов человеческого мозга» (Маркс). Еще шаг-другой и велосипед мог быть изобретен заново...

Настоящей субстанцией и субъектом сознания является не органическое тело человека со всей его нейронной «биомудростью», а наше второе — рукотворное, искусственное «тело» культуры. Если старая «телесная» психика обслуживает потребности индивидуальной органики, то работу сознания направляет и организует общество. Смех и стыд, честность и лживость, зависть и совесть — все это социальные качества человеческой личности. Они удовлетворяют культурные потребности общества, частицей которого эта личность является, и не имеют ровным счетом ничего общего с нуждами «просто тела».

Общество есть особый вид связи живых существ: не напрямую, как у животных, а через посредство создаваемых трудом полезных вещей. «Сама эта вещь есть предметное человеческое отношение к самой себе и к человеку, и наоборот... Этот предмет становится для него общественным предметом, сам он становится для себя общественным существом, а общество становится для него сущностью в данном предмете» 18.

Предметы культуры образуют не «периферию» сознания, как думает Деннет, а напротив — его основу, субстанцию, «геном» сознания. В процессе труда человек практически любую вещь или природный процесс может превратить в культурную «хромосому», хранящую в себе информацию о характере его мышления и поведения. Всякий раз, как трудящийся человек «выгружает» свои идеи в окружающий мир, делая их доступными для других людей, усовершенствуется культурный «генотип» всего вида homo sapiens.

В списке «условий присутствия личности» 19 у Деннета отсутствует главное: указание на конкретное целое, которое формирует личность, — на человеческое общество. Индивидуальная душа превращается в «личность», вступая в человеческие (= общественные) отношения с другими людьми. Личность рождается на свет в тот самый миг, когда ребенок совершает свой первый общественно значимый поступок — продиктованный не телом или природной психикой, а теми нормами культуры, что приняты в человеческом обществе. Потому и величина, масштаб личности измеряется культурной ценностью ее деяний. Параметры же тела, «просто тела», имеют значение лишь постольку, поскольку служат зеркалом, отражающим личность человека, и инструментом «ансамбля общественных отношений».

Общественную природу сознания исследовал еще Сократ. В фокус сократовской мысли попадает ключевой факт сознания — присутствие в душе человека «другого я», альтер эго. Сократ называл его своим персональным божеством, «демоном», стоящим на страже добродетели. Нравственное отношение предполагает особое раздвоение сознания и взаимную рефлексию моего я и я «другого», во мне обитающего. Само слово «сознание» (равно как и его предки – греч. syneidos и лат. conscientia) указывает на совместность знания. Сознание есть мысль, разделяемая с другим. Мое «другое я» есть равнодействующая общественных сил, сформировавших мое сознание и продолжающих вести свои диалоги внутри него/меня.

Для соматической философии эти силы культуры — терра инкогнита, их никакими стараниями не выведешь из структуры тела. Ограничивая изучение сознания телом, философ сам оказывается в положении англичанина, запертого в китайской комнате. Ему доступны лишь телесные «фенотипы» сознания — иероглифы, идеальный смысл которых невозможно понять из них самих. Смысл их продиктован «демонами» культуры, которые не видны за китайской стеной «телесности». Для философов тéла, просто тела, общественная природа сознания всегда была и навсегда останется «упущенной темой».