Андрей Майданский
«В человеке мыслит сама природа»
Марксизм, — и это известно каждому школьнику, — развивает материалистическое
понимание природы, окружающей человека, т.е. рассматривает ее как особую форму
организации материи... Материя есть более широкая и абстрактная категория по
сравнению к категорией «природы».
Как явствует из этих строк, «материя» у А. Сорокина простирается на все,
что В. Межуев называл «природой». Первый сомневается в наличии на Марсе
природы, второй отрицает наличие там материи. При этом «природой»
оба именуют «окружающую человека» реальность, внешнюю среду. Тем самым теряется
Марксово понятие человека, который «есть эта неорганическая природа как субъект».
«Ширину» категорий материи и природы Маркс не сравнивал, и само отделение
«понятия материи» (der Begriff der Materie) от «действительной
природы» (der wirklichen Natur) у святого Бруно высмеивал 1.
Возможно, он посмеялся бы и над дистинкцией «широкой» материи и «узкой» природы.
Ильенков в статье «Единство» в Философской энциклопедии писал о «примате материи
(природы)». В статье «Идеальное» встречаем обратное: «природа (материя)». Как
говорится, не надо двух слов...
Когда некоторые авторы — А. Майданский, И. Раскин
и др. — говорят о том, что «ленинское определение» (точнее было бы сказать «дефиниция»)
материи их не устраивает и пр., что материю «надо» понимать «как субстанцию»...
В моей статье нет ни слова про «субстанцию». Хорошо бы, по мере возможности,
цитировать тех, кого критикуешь, чтобы ненароком не приписать им лишнего и не
тратить потом силы на критику собственных вымыслов. Да и вынося вердикты именем
Маркса, лучше ссылаться на его тексты, нежели звать в свидетели «каждых школьников».
Созерцательный, метафизический материализм понимал субстанциальность материи,
это уже для досократиков не тайна 2.
Гоббс и Ламетри пользуются терминами «материя» и «субстанция» как равнозначными.
В главе XII «Левиафана» трижды в одном предложении: «matter, or substance».
Материалист-диалектик видит в материи не только субстанцию, но и субъект.
Речь у меня шла о практическом, предметно-деятельном понятии материи,
которого в помине нет ни в ленинской «дефиниции», ни в каком другом месте его сочинений.
А. Майданский очень высоко оценивает «деятельный» подход
В. Межуева к категории «материи». «В работах Межуева, — пишет он, — отлично
(!) — на мой взгляд лучше всех в нашей литературе, — раскрыт «практический
материализм» исторической теории Маркса»...
Добавил бы, что и «ненаша» литература, которая мне встречалась: работы Д. Лукача,
Л. Альтюссера, «Размышления о практике» Т. Ярошевского, — не выдерживает
сравнения с упомянутой книгой В. Межуева. Если кому-то известна лучшая книжка
на эту тему, поделитесь ссылкой — прочитаю и, может быть, с вами соглашусь.
В советское время это была вотчина «истмата».
И это ничуть не мешает ему утверждать тут же (!) следующее:
«Природе природное, а человеку идеальное с материальным, — данный тезис Межуева
не имеет ничего общего с марксизмом. Ничего страшного в этом нет, на Марксе
философский свет не сошелся клином...» Вот так! Но ведь В. Межуев претендует
на выражение точки зрения Маркса, а не просто своей личной. Ничего страшного
нет, — заявляет А. Майданский... По-моему, «страшное» налицо!
В отличие от армии записных марксистов, В. Межуев не просто «претендует»,
а действительно выражает «точку зрения Маркса». Ошибки в этом деле
возможны у всех, кроме самого Маркса, но тот уже умер. Да, я полагаю, что разделение
категорий материального и природного у В. Межуева противоречит текстам Маркса,
– и ровно то же самое готов повторить о дистинкции А. Сорокина, который,
к тому же, не дал себе труда привести ни строчки Маркса в подтверждение
своего мнения о разной «ширине» категорий материи и природы. Так почему мы должны
верить на слово А. Сорокину и «каждому школьнику» больше, чем В. Межуеву?
Стоит кому-то отступить на шаг от буквы даже не Маркса — школьного истмата,
как марксисты пугаются: «страшное» налицо! Помнится, ученикам Ильенкова было
ничуть не страшно, когда тот сочинял мыслящего телом «Спинозу». Ильенков,
говорили мне, Спинозу старался улучшить, кривое понятие души «выпрямить». А св. Карла
не тронь, его буквы непогрешимы. Маркс у нас навек прямее всех прямых...
Считаю, марксисты должны благодарить В. Межуева за то, что ткнул нас носом
в нерешенную проблему материального. Страшиться тут нечего, думать надо. Коль
скоро идеальное есть выражение материального, атрибут материи, одно без
другого не понять. А готовой «формулы материального» Маркс нам не оставил.
К сожалению, никакого специального анализа деятельности в текстах
В. Межуева и А. Майданского я так и не увидел.
Советую почитать книгу В. Межуева «Культура и история», где излагается
«деятельностный подход» к культуре. Или лучше свежую — «Маркс против марксизма»
(стр. 60 и далее, про категорию практики). О собственных «анализах деятельности»
скромно умолчу, при желании их легко найти на этом сайте.
Выше я уже говорил о том, что материя — все же более широкая
(и абстрактная) категория, чем «природа» как таковая. Мы говорим о космической
материи (и ее «природе», т.е. сущности), но не о «космической природе».
О ней тоже говорят. В моей философской библиотечке нашлась добрая сотня упоминаний
о «космической природе». Лосев — тот просто ставит ее рядом с «космической материей»,
бок о бок 3, находя такое понятие уже в античности,
в частности, у Саллюстия.
Можно ли сказать, что вещи, создаваемые общественным человеком
в его материальном производстве, суть «природные вещи», «вещи природы»?
Да что вещи — сам человек, со всеми его культурными потрохами,
для Маркса есть menschliches Naturwesen, natürliches Dasein, Naturmacht,
Natur als Subjekt. Причем в Grundrisse это сказано не о даренном нам природой
теле, в котором позднему Л. Науменко открылся «субъект мышления». Сказано
– о трудящемся субъекте (das arbeitende Subjekt)!
В бесконечной и вечной природе нет ничего, кроме нее самой, она причина себя.
На том стоят Спиноза и Ильенков. А вот для А. Сорокина это понятие природы слишком
«широкое». Чересчур бесконечное. Надо природу урезать, сузить — мышление из нее
вырвать с корнем. Природа, по его словам, человека «окружает», и всё природное
абстрактно противостоит человеческому: рукотворному, культурному, общественно-историческому.
Отчуждение «культуры» от «натуры» не выдумка философов, это — реальная превращенная
форма бытия человека в природе. Философы же приняли отчуждение человека («частичного,
абстрактного индивида», выкованного разделенным трудом) от природы за сущность
человека, за специфику его бытия в «окружающей» природе. Выдали естественноисторическую
патологию, отроческий невроз человечества — разлад и отторжение культурой натуры
– за великий триумф культуры, воспетый в учебниках «культурологии»...
«Общество есть законченное сущностное единство человека с природой,
подлинное воскресение природы, осуществленный натурализм человека и осуществленный
гуманизм природы» 4. Коммунизм,
пишет Маркс, есть не что иное, как завершенный (vollendeter) гуманизм или натурализм,
и ставит знак равенства: «Naturalismus = Humanismus».
Молодой Маркс развеял идеалистическую иллюзию «внеприродности» общественного
бытия (истории). В рукописях 1844 года различается «Природа объективная» (die
Natur objektiv) и «Природа субъективная» (die Natur subjektiv), сам человек.
Чуть ниже читаем: «История есть истинная природная история человека. –
(К этому надо еще вернуться.)» 5.
Вернется уже Маркс-экономист, лет пятнадцать спустя. Эту идею человека как
Природы-субъекта (Natur als Subjekt), в облике «человека трудящегося», как «силы
природы» (Naturmacht), он разовьет в Grundrisse и пятой главе «Капитала».
Для Маркса история человека есть «субъективная» форма бытия самой Природы.
Если человек создает по сравнению с природой не просто новые
природные вещи, а нечто принципиально отличное от этого, форму объективной реальности,
выходящую за границы природы как таковой...
«Природой как таковой» А. Сорокин именует тут низшие формы природного
бытия. Тем самым унижая и умаляя понятие природы. Природа, лишенная одного
из своих атрибутов — мышления, «мыслится несовершенным образом», как говаривал,
со ссылкой на Спинозу, Ильенков (в сочинениях Спинозы, правда, такой фразы нет
– бог весть у кого она взята, но фраза и впрямь хороша).
«По Марксу, с необходимостью мыслит только природа, достигшая стадии
общественно производящего свою жизнь человека, природа, изменяющая и осознающая
сама себя в лице человека... В человеке, в виде человека, в его лице мыслит сама
природа» 6.
Так считал учитель А. Сорокина. В лице человека мыслит сама природа,
– курсив Ильенкова, нота бене. А вот у его ученика, А. Сорокина, человек
«вышел за границы природы»... Какие границы? Природа — бесконечна, у нее нет
границ. И куда человек из природы вышел? Разве что в астрал.
«Природа в целом, включая человека, есть реальная, объективная конкретность»,
– учил Ильенков 7. Вот это я бы
назвал конкретным понятием «природы как таковой». Абстракция же природы
без человека, исключая человека, в отличие от человека,
– недостойна чести называться «понятием». Это — расхожее житейское представление,
возведенное в ранг философской категории.
А. Майданский почему-то оставляет только одну половинку
Марксова определения человека, упуская другую — «человек не только природное существо»...
Тут никакая не «половинка», а конкретизация мысли Фейербаха — ее исправление,
уточнение. Фейербаховским абстракциям природы и человека, как «только
природного» (в смысле: обусловленного внешней природой, нас
«окружающей» 8)
существа, Маркс противопоставил свое, конкретное – человечное, «субъектное»
понимание Природы: der durchgeführte Naturalismus des Menschen und Humanismus der Natur.
Подчеркнутым выражением «человеческое природное существо» (menschliches
Naturwesen) Маркс разбивает представление о несовместимости «человеческого» с
«природным»: человеческое есть конкретный «модус» природного, особая разновидность
«природного существа»: die Natur subjektiv.
Человек — это сама Природа как субъект. Человеческая культура выходит за границы
животной природы, а не природы как таковой, понятой как субстанция-субъект.
В человеке действует и мыслит сама природа, твердит Ильенков строго «по
Марксу». Природа для человека не столько «внешняя среда», сколько самая что ни
на есть «внутренняя»: субстанция, сделавшаяся в лице человека субъектом.
Но в чем же состоит эта особенность человека конкретно?
Для марксиста тут двух мнений быть не может: особенность человека состоит
конкретно в труде. Или лучше сказать, труд — первопричина всего человеческого.
Всемирная история есть порождение человека человеческим трудом, эт сетера.
Итак, Маркс различает, причем принципиально, — 1) «природные
предметы» и 2) «человеческие предметы»...
Нет, человеческие предметы Маркс различает не с природными предметами вообще,
а лишь с непосредственно данными природными предметами. Читаем медленно,
внимательно еще раз: «... природными предметами в том виде, как эти последние
непосредственно даны в природе». Одни предметы (воздух, земля, солнечный
свет) даны нам в природе непосредственно, тогда как другие, «человеческие»,
даны (а точнее, взяты) посредством труда, т.е. созданы самим человеком
из тех, первых, непосредственно ему данных.
Собственно говоря, здесь то самое различие между двумя «природами» — die
Natur objektiv и die Natur subjektiv, — о котором у Маркса шла речь выше.
Вопреки мнению А. Майданского, утверждающего, что человек
в своей деятельности лишь «выявляет» идеальные формы материи...
Подобного (ошибочного) мнения я не высказывал, а напротив, его
оспаривал 9.
А. Сорокин меня с кем-то все время путает: то ли с Л. Науменко, то
ли с Мих. Лифшицем и его эпигонами. С теми людьми, чьи теории идеального
я, собственно, и критиковал.
Повторяю в энный раз: труд — единственный источник идеального. По ту сторону
деятельности человека у материи нет и быть не может никаких «идеальных форм».
Угодно спорить со мной — приводите мои собственные слова. Удобнее полемизировать
с фантомами? — не стану мешать, помолчу в сторонке.
***
Переходя к возражениям С. Мареева, отмечу, что все, сказанное им насчет
абстрактного труда и «проективного момента», я принимаю без всяких оговорок.
Насчет пчелы возражений тоже нет (есть оговорки, к проблеме материального прямого
касательства не имеющие). Честно говоря, не понял, каким образом все эти правильные
вещи опровергают тезис о «первичности материального момента труда».
В труде изначально присутствует идеальный момент. Труд — субстанция
истории как единство материального и идеального.
Двумя руками «за». Труд без идеального — ну какой же это «труд»? Одна голая
зоология. Идеального без труда тоже не бывает, ни у дятлов, ни у лососей. Вопрос
о «первичности» — сугубо логический, а не темпоральный, типа «что раньше?» –
сперва стулья (материальное), потом деньги (идеальное), или наоборот.
Скажем, в «Космологии духа» Ильенков, апеллируя к Спинозе и Энгельсу, пишет,
что для умного материалиста «нет мышления без материи, но нет и материи без
мышления». Разве это «изначальное присутствие идеального момента» в материи
и неразрывное «единство материального и идеального» означает, что «великий и
основной вопрос философии» отпал за ненадобностью? Одно без другого не существует,
но при этом материя и дух ничуть не равноправны. Материальное «первее» логически
– не по времени, а «от века», в вечности — sub specie aeternitatis.
Идеальное есть выражение материального, атрибут материи. Обратное же
неверно. Так ведь? Ну вот и в труде то же самое. Не думаю, что С. Мареев
желал сделать для труда исключение из данного материалистического «правила».
Положение о первичности, «примате» материального в процессе труда решает вопрос
о первопричине труда, о том, что за сила заставила человека трудиться
– материальная или духовная, природные потребности или же сознание, разум, идеи?
Полагаю, в этом вопросе у нас с Мареевым полный консенсус.
***
Возражения Е. Мареевой мне тоже не все понятны, тут вмешались «идолы
площади» или, как сейчас говорят, «трудности перевода».
Но если мы признаем ленинское определение из «Материализма
и эмпириокритицизма» созерцательным определением в духе эмпиризма и французского
материализма, то сам-то Ленин не стоял на месте. Уже в «Философских тетрадях»
под влиянием Гегеля и не только Ленин пишет, что нужно углубить понятие материи
до понятия субстанции.
Если я верно понял, Е. Мареева соглашается признать ленинскую дефиницию материи
созерцательной, но полагает, что ко времени написания «Философских тетрадей»
Ленин развил свое понимание материи так, что оно превратилось в диалектическое.
Что же потребовалось для конверсии того гадкого утенка метафизики в белого лебедя
диалектики? — «Углубить познание материи до понятия субстанции», — отвечает Е. Мареева
словами из ленинских тетрадей...
Понятие субстанции существует с незапамятных времен, и уже в те античные времена
все порядочные материалисты «углубляли» с его помощью свое познание материи –
безо всякой диалектики. Как таковая, «субстанция» — классическая метафизическая
категория. Ее смело можно назвать эмблемой метафизики. Откройте любую
схоластическую «сумму» и подсчитайте там число «субстанций». Им несть числа.
Схоластики, пользуясь выражением классиков, по горло увязли в «дерьме субстанций».
Дабы понятие субстанции сделалось диалектическим, надо его само, по
завету Гегеля, «углубить» до понятия субъекта. Понять материю не только
как субстанцию, но и «als Subjekt» (в лице «человека трудящегося» — das arbeitende
Subjekt). Ни один материалист до Маркса этого сделать не сумел. А Ленин не сумел
и после Маркса 10. «Материя»
у Ленина так и осталась голой «субстанцией», читай: созерцательной абстракцией.
Недоуглубил.
Иначе говоря, отрицая “natura naturata”, мир культуры выводит
“natura naturans” на новый виток развития. Вот чего не хотят признавать сегодня
лифшицеанцы и по сути игнорирует А.Д. Майданский.
В спинозовские термины Е. Мареева вкладывает свой собственный смысл, не имеющий
ничего общего с историческим, и я этот смысл, признаться, вижу довольно смутно.
У Спинозы «натура» (что naturans, что naturata) вечна и бесконечна, а у бесконечности
никакого «развития» не бывает: развитие актуально бесконечного вообще
не мыслимо. Иное дело бесконечность «дурная», потенциальная, вечно растущая
невесть куда, — да и тут что за «развитие»? Вечное повторение просто. Настоящее
развитие (усовершенствование) случается только с вещами конечными и хоть в чем-то
несовершенными.
Природа в каждый миг обладает всеми своими атрибутами, она не может
утратить ни одного из них, ни приобрести еще один, новый. Also sprach Фридрих
Энгельс, потом Ильенков. Тогда какие «витки развития» Е. Мареева мыслит в этой
«натуре», у которой вечно всё есть, как в Греции? Должно быть, она толкует
о какой-то другой «природе», которую лифшицеанцы «не хотят признавать», а я «по
сути игнорирую». Что верно, то верно — игнорирую. Просто потому, что не сумел
«по сути» понять, что это за «натура» такая.
Быть может, речь о «наличном бытии» вещей, пространственно-временных формах
– о тех самых «контурах», которые сканирует «мыслящее тело» псевдо-Спинозы? Тогда
Е. Мареева абсолютно права: культура (вернее, созидающий ее труд) такую
«натуру» действительно отрицает. Точнее говоря, деятельно «снимает».
Только при чем тут старая, почтенная категория «natura naturata»? Спиноза,
а еще раньше схоластики, обозначали так все порожденные вещи — бесконечные
(движение и разум, например) и конечные, включая и человека. «Натура натурата»
– это, попросту говоря, Вселенная.
Ну а с тем, что культура — новая, высшая форма (или «виток», если угодно)
природного бытия в сравнении с флорой и фауной, не говоря уже о молекулах, атомах
и разных там кварках, ни один здравомыслящий человек спорить не станет.
Как бы там ни было, мне приятно узнать, что Е. Мареева, в отличие от
А. Сорокина и В. Межуева, все же видит в человеке с его культурой нечто
природное: «отрицающее» всего-навсего «натуру натурата», а вот «натуру
натуранс», напротив, всячески «развивающее».
«Не то, что мните вы, природа: не слепок, не бездушный лик...»
1 MEW, Bd. 3, S. 89.
2 Гален — о Мелиссе: «По-видимому, этот философ
хотел сказать, что имеется некая общая
субстанция..., которую последующие
[философы] назвали «
материей» (ΰλη), но не мог этого
членораздельно объяснить» (Фрагменты ранних греческих философов. М., 1989,
ч. 1, с. 322).
3 «Такие, например, понятия, как ум, душа,
природа и материя, если они берутся в своей предельной завершенности, то есть
космический ум, космическая душа,
космическая природа и космическая материя,
в этом своем предельном виде они, несмотря на всю свою абстрактность, могут
конструировать миф вполне адекватно ему самому...» (
Лосев А.Ф. История
античной эстетики. Последние века. М., 1988, т. 7, кн. 1, с. 355).
4 Сочинения, т. 42, с. 118.
5 «Die Geschichte ist die wahre
Naturgeschichte des Menschen. — (Darauf ist zurückzukommen.)»
(Werke, Bd. 40, S. 579).
6 Диалектическая логика. М., 1974, с. 54, 24.
7 Диалектика абстрактного и конкретного
в научно-теоретическом мышлении. М., 1997, с. 212‑213.
8 Так, для Фейербаха «“сущность” рыбы есть
ее “бытие”, вода. “Сущность” речной рыбы есть вода реки». Подобным же образом он
толкует и «сущность человека» — находит ее во
внешней природе, в окружающей
природной среде. Фейербах «спасается бегством в область внешней природы»
(
Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения, т. 42, с. 350).
9 В статьях «Метаморфозы идеального»
(Идеальное: Ильенков и Лифшиц. М., 2004), «О мыслящей себя Природе и идеальной
реальности» (Вопросы философии, 2004, № 3) и особенно: «Как разлагалась мысль»
(Логос, 2009, № 1).
10 Хотя уроки диалектики у Гегеля он
брал прилежно и многие важные вещи, действительно, выучил на отлично. Как философ,
поздний Ленин, на мой взгляд, выше Плеханова, не говоря уже об остальных русских
марксистах. Но философом-великаном Ленин выглядит только среди пигмеев.