Вадим Межуев
Есть ли материя на Марсе?
(К спорам марксистов об идеальном)
Поднятый когда-то Э.В. Ильенковым вопрос о природе идеального побудил
М.А. Лифшица вступить с ним в дискуссию на эту тему, которая продолжается
до сих пор и, видимо, не имеет шанса завершиться в ближайшем будущем. Нет смысла
пересказывать эту дискуссию во всех деталях, вся она кружится вокруг одной и
той же проблемы соотношения идеального и природного. Одни отрицают наличие
в природе идеального, считают его продуктом не природы, а человеческой деятельности
(так думал Э.В. Ильенков), другие вслед за М.А. Лифшицем ищут идеальное
в природе, полагая, что человеческая деятельность придает ему лишь сознательную
форму. Спор на эту тему рискует никогда не закончиться, поскольку идеальное можно
трактовать и как присущую всему природному миру целостность и гармоничность,
и как свойственную только человеку способность действовать по форме вне его находящегося
объекта. По существу это спор о словах. М.А. Лифшиц отстаивал одно толкование
этого слова, Э.В. Ильенков — другое. Кто может быть им судьей? Оба ссылаются
на Маркса и Ленина, но кого из них следует считать большим марксистом?
В этом споре для меня, признаться, осталось неясным одно. Лифшиц и Ильенков,
отстаивая разные взгляды на природу идеального, позиционируют себя как материалисты,
непримиримые противники идеализма. Но что они называют материализмом?
Если об идеальном, как о том вполне справедливо писал Ильенков, можно судить
лишь на основании его противоположности материальному, то что считать материальным?
Ленинское определение материи, на которое они ссылаются, трактует материю в сугубо
гносеологическом плане — как то, что существует независимо от сознания, т.е.
объективно. Но если материальность мира состоит в его объективности, независимости
от сознания, то чем является материя за пределами сознания, в плане, так сказать,
онтологическом. Вне теории познания понятие материи, если придерживаться ее ленинского
определения, теряет всякий смысл. Ничего иного, помимо природы, изучаемой в естественных
науках, оно в данном случае не обозначает.
Оба оппонента, истолковывая материализм Маркса в духе ленинской теории отражения,
и приходят в итоге к отождествлению материального с природным. Мир, как
их можно понять, материален уже в своем первозданном состоянии, до появления
в нем человека, до всякого сознания. Но откуда тогда берется идеальное? Из деятельности,
отвечает Ильенков, причем столь же материальной, как и природа, на которую она
направлена. На этом его и ловит Лифшиц. Если деятельность материальна, как и
природа (с чем Лифшиц согласен), то и идеальное — природа. Ведь и Ильенков утверждает,
что идеальное не выводит человека за пределы материального мира. Но отсюда следует,
что оно, как и материальное, существует в самой природе. Ссылка на деятельное
происхождение идеального в данном случае ничего не решает.
Идеальное, согласно Ильенкову, есть всеобщая форма материальной деятельности,
получившая внешнюю форму вещи, предмета, своеобразная «печать» этой деятельности
на «веществе природы». Идеальная форма вещи, т.е. ее существование в форме создавшей
ее деятельности, не имеет, как считает Ильенков, ничего общего с ее физическим
бытием. Идеальна не сама вещь в ее физическом существовании, а запечатленное
в ней ее отношение с другими вещами, возникшее в ходе ее создания.
Что идеальное — не вещь, а отношение в форме вещи, отношение, в котором нет
«ни грана вещества», принимается без оговорок. Но что считать тогда материальным
отношением? Или оно исчерпывается природным взаимодействием между вещами? В каком
смысле деятельность, будучи материальной, создает идеальное? Указание на ее общественный
характер ничего в данном случае не объясняет. И тогда прав Лифшиц: идеальное
столь же природно по факту своего бытия, что и материальное, существует до всякой
деятельности и находит в ней лишь осознанную форму своего проявления. Природа
– единственно мыслимая субстанция, из которой необходимо выводить и материальное,
и идеальное. Попытка ограничить идеальное лишь сферой деятельности, вывести его
за пределы природы есть непоследовательный материализм, уступка идеализму. В
этом, собственно, Лифшиц и обвинял Ильенкова.
На мой взгляд, они оба весьма далеки от материализма Маркса. Напомню, что
Маркс спорил с идеалистом Гегелем и материалистом Фейербахом о природе не идеального,
а материального, о смысле бытия, а не сознания. Для первого действительность
есть продукт деятельности духа, для второго нет иной материи, кроме как природной.
Для одного субстанциальной основой мира является дух, для другого — природа.
И оба абстрагируются от того, что Маркс называл практикой, понимая под
ней не природу в ее оторванности от человека и не человека в его оторванности
от природы, а их взаимодействие между собой. В ходе этого взаимодействия формируется
специфический для человека вид бытия — общественное бытие — вне которого все
разговоры о материальном и идеальном теряют всякий смысл.
Точка зрения практики меняет, как известно, сложившееся в созерцательном материализме
и идеализме представление о действительном мире. Действительность берется уже
не «в форме объекта, или в форме созерцания», равно как и не в качестве результата
духовной деятельности, а «как человеческая чувственная деятельность, практика»,
т.е. субъективно. Иными словами, мир материален в силу не своей объективной данности,
независимости от сознания (как у Ленина), а своей практичности, т.е. включенности
в чувственно преобразующую деятельность человека. Даже мир, еще не преобразованный
человеческим трудом, является материальным не как объект познания, а как реальный
или потенциальный предмет деятельности, как «человеческая мастерская», доставляющая
людям материал и средства для их труда. В любом случае материальность мира есть
следствие его прямой связи с человеческой деятельностью, с самим человеком как
субъектом этой деятельности, а не по причине наличия некоей изначально существующей
материи. Материя — не субстанция, а атрибут предметно-преобразующей деятельности,
практики, столь же неотделимый от нее, как и сознание. Недаром Маркс предпочитал
пользоваться понятиями не «материя» и «дух», а «материальное»» и «духовное».
В грамматическом смысле они — не существительные, а прилагательные, в философском
– не субстанции, а атрибуты. Материализм Маркса можно назвать поэтому практическим
материализмом (он так и называл его): согласно ему, материальное не предшествует
практике, а выводится из нее.
Вопрос о природе материального (как и идеального) решается, таким образом,
Марксом путем обращения не к природе, а к человеческой деятельности. Именно
эта сторона дела оказалась вне поля зрения Ильенкова и Лифшица. Расходясь в своем
понимании идеального, они в трактовке материального остаются на позиции созерцательного
материализма с его отождествлением материального и природного. Действительное
же новаторство Маркса, как я думаю, заключалось в переосмыслении им не идеального,
а как раз материального, в выведении его не из природы, а из человеческой деятельности,
что сразу же придало его материализму характер не созерцательного, натуралистического,
естественнонаучного (и даже диалектического), а практического (или исторического)
материализма.
Но разве материя не существует до всякой практики? Разве природа не материальна
только потому, что, не будучи создана никем из богов, заключает в самой себе
причину собственного существования? И что еще нужно, чтобы считать природу материальным
образованием? Тезис о том, что мир материален по своей субстанции, по самому
факту своего существования, столь же метафизичен, как и тезис о наличии у него
духовной субстанции, и не более доказателен, чем тезис о его божественном происхождении.
На каком основании материалисту следует доверять больше, чем теологу или идеалисту?
Чисто умозрительным путем доказать правоту материалиста невозможно. Таким доказательством
могла бы стать наука — но не та, что изучает природу и человека в их оторванности
друг от друга (согласно Марксу, это еще не наука в полном смысле этого слова),
а та, что рассматривает их в единстве друг с другом, т.е. в контексте практики.
Следовательно, не наука сама по себе, а практика содержит в себе доказательство
истинности материалистического воззрения на мир. «Вопрос о том, обладает ли человеческое
мышление предметной истинностью — вовсе не вопрос теории, а практический вопрос.
В практике должен доказать человек истинность, т.е. действительность и мощь,
посюсторонность своего мышления. Спор о действительности или недействительности
мышления, изолирующегося от практики, схоластический вопрос». Истинность мышления
заключена в самом предмете — но не в том, каким его создала природа, а каким
он предстает в процессе практической деятельности. Разве истинность любой физической
теории, имеющей казалось бы, дело, с первозданной природой, не подтверждается
той же практикой?
Но тогда и вопрос о материальности мира, о том, в чем состоит эта материальность,
также есть практический вопрос. Ответ на него следует искать не к природе как
таковой, а в человеческой деятельности. Только практика ставит перед человеком
этот вопрос, и только в ней он находит свое окончательное разрешение. В признании
практики как исходной причины существования материального мира и состоит, на
мой взгляд, суть материалистической теории Маркса. Что же в таком случае понимается
им под практикой?
Было бы неправильно сводить практику просто к труду, создающему потребительные
стоимости, полезные для человека вещи. Такой труд Маркс называл «вечной естественной
необходимостью» человеческой жизни. Сам по себе он еще не выводит индивида за
пределы его чисто природного существования. В каком-то смысле и животные трудятся
(создают запасы пищи, охотятся, роют норы, вьют гнезда и пр.), но их органическую
жизнедеятельность никак не назовешь материальной. В отличие от животных человек
создает не только то, в чем нуждается сам или его прямое потомство, но в чем
нуждаются другие, с кем он не связан узами кровного родства или территориальной
близости. Иными словами, он способен трудиться по мерке не только собственного,
но любого другого вида, т.е. универсально. Производя для других, он производит
одновременно свои отношения с другими, хотя данное обстоятельство до определенного
времени скрыто от его сознания. Маркс открыл тем самым общественную природу труда
(или общественный труд), состоящую в его способности производить не только полезные
для человека вещи, но и в форме вещей общественные отношения людей между собой,
а, значит, и самого человека как общественное существо. В общественном труде
и следует искать причину, источник возникновения как идеального, так и материального.
Сам по себе труд столь же материален, сколь и идеален, столь же чувственно
предметен, сколь и сознателен. Считать, что пока люди трудятся, они не мыслят,
а когда мыслят, то не трудятся, вряд ли правильно. В своих простейших и самых
абстрактных определениях труд, согласно Марксу, носит целесообразный характер,
регулируется как законом заранее поставленной целью, т.е. с необходимостью включает
в себя элемент сознания. Человеческий труд тем и отличается от органической деятельности
животных, что с самого начала носит сознательный, а не инстинктообразный характер.
Сознательный (целесообразный) характер человеческого труда доказывает лишь то,
что он осуществляется не животными (пчелой), а человеком как общественным существом
(архитектором). Но как объяснить, что его результат не только идеален, но и материален?
Любой труд, будучи общественным, создает общественную связь. Но на этапе его
общественного разделения эта связь предстает в форме либо отношений вещей (в
вещной форме), либо отношений идей (в идеальной форме). Представшее в форме отношений
вещей общественное отношение и есть материальное отношение. Сами по себе вещи
не вступают в отношения, в отношения вступают люди, вынужденные в определенных
обстоятельствах прибегать к посредничеству вещей. В качестве таких посредников
вещи не просто взаимодействуют друг с другом, но обмениваются друг на друга,
служат «зеркалом» друг для друга, приравниваются друг к другу, т.е. ведут себя
так, как если бы были не природными телами, а живыми существами, наделенными
собственным сознанием и волей.
Материальное — это общественное отношение, получившее по видимости
форму отношения самих вещей, предстающее в сознании как их собственное, независимое
от человека отношение. Его поэтому легко принять за идеальное в самих вещах.
То, что Ильенков называет идеальным, для Маркса как раз и было материальным.
Деньги идеальны по отношению к вещам, на которые они обмениваются, но для человека
являются наиболее зримым воплощением его материальной связи с другими людьми.
Заключенное в них общественное отношение только по видимости, метафорически можно
называть идеальным. Материальное, как и идеальное, есть общественное отношение,
продукт общественного труда, но в отличие от идеального получающее чувственно-предметную
форму своего существования, форму вещи, существующую независимо от сознания.
«На первый взгляд, — пишет Маркс, — товар кажется очень простой и тривиальной
вещью. Его анализ показывает, что это — вещь полная причуд, метафизических тонкостей
и теологических ухищрений» 1. Таинственность,
загадочность товара заключена в его не потребительной, а меновой стоимости, т.е.
в той общественной форме, которую товар принимает в процессе своего производства.
«Как потребительная стоимость он (товар — В.М.) не заключает в себе ничего загадочного,
будем ли мы его рассматривать с той точки зрения, что он своими свойствами удовлетворяет
человеческие потребности, или с той точки зрения, что он приобретает эти свойства
как продукт человеческого труда. Само собой понятно, что человек своей деятельностью
изменяет формы веществ природы в полезном для него направлении. Формы дерева
изменяются, например, когда из него делают стол. И, тем не менее, стол остается
деревом — обыденной, чувственно воспринимаемой вещью. Но как только он делается
товаром, он превращается в чувственно-сверхчувственную вещь» 2.
«Сверхчувственное» в товаре, можно, конечно, называть идеальным, но с той
оговоркой, что оно идеально не по сути, а в силу видимости, рожденной товарным
фетишизмом. С таким же основанием можно говорить о наличии в вещах, получивших
товарную форму, «души» или «сознания». Использованное Марксом в «Капитале» сравнение
товара с пустившейся в пляс вдовой Квикли, не означает, что товар — столь же
одушевленное существо, как и вдова Квикли. Стоимость есть продукт абстрактного
труда, который, как и труд конкретный, есть свойство материального труда в системе
товарного производства. Достаточно свести стоимость к порождающей ее субстанции
(абстрактному труду), чтобы снять с нее всякую видимость идеального, якобы заключенного
в самих вещах. Проделанный Марксом анализ «двойственного характера труда» был
призван, как я думаю, покончить с представлением об идеальном в самих вещах,
т.е. об идеальном за пределами человеческого сознания. Количество заключенного
в товаре труда, называемое стоимостью, столь же материально, как и его качество.
Стоимость идеальна как абстракция, экономическая категория, полученная мыслительным
путем; как свойство вещи, товара, она вполне материальна. Любую вещь можно подвести
под абстрактное (например, математическое) — в этом смысле идеальное — понятие,
но отсюда не следует, что сама вещь идеальна.
Общественное отношение получает идеальную форму, форму идеи, только будучи
освобождено от своей вещественной оболочки. Но подобная дематериализация объекта
достигается лишь в результате мыслительной деятельности, посредством сознания.
Если материальное — это мир чувственно воспринимаемых вещей, так или иначе вовлекаемых
в орбиту человеческой деятельности, то идеальное — это мир идей, которые есть
все, что угодно, но только не вещи. Идеи также опредмечиваются в языке, звуке,
цвете, пластике, в том или ином природном материале (например, в художественном
произведении), но в отличие от материальных вещей обретают форму предмета посредством
исключительно сознательной, или духовной, деятельности, отделившейся от деятельности
материальной. Идея даже в форме предмета существует лишь в процессе коммуникации
мыслящих индивидов, т.е. исключительно как предмет сознания. Попытка приписать
идеям, как и всему идеальному, независимое от сознания существование со времен
Платона называлась идеализмом. Отвергая тождество бытия и сознания, материального
и духовного в условиях современного ему общества, Маркс, однако, исходит из признания
единства их происхождения, усматривая его не в природе и не в сознании, а в труде,
создающем общественные связи между людьми. И только общественное разделение труда
на труд материальный и духовный рождает оппозицию бытия и сознания, материального
и идеального. Вопрос об отношении бытия и сознания, материи и духа решается,
стало быть, также практически — посредством не чисто умозрительного утверждения
превосходства материи над духом (так решали его французские материалисты) или
абстрактного постулирования тождества бытия и мышления, а преодоления общественного
разделения труда. Изменится характер труда, и вопрос, так долго мучивший философов,
решится сам собой — вот ответ Маркса.
Производство общественных отношений в форме идей Маркс называл духовным производством,
отличая его от материального производства, в котором те же отношения производятся
в форме отношения вещей (товаров), в вещной форме. Можно сказать, что в духовном
производстве осуществляется своеобразный «перевод» общественных отношений с языка
вещей на язык идей. «Отношения, — писали Маркс и Энгельс в «Немецкой идеологии»,
– становятся в юриспруденции, политике и т.д. — в сознании — понятиями...». Идея
– всего лишь мысленный эквивалент реального отношения. «Отношение для философов
равнозначно идее. Они знают лишь отношение «Человека» к самому себе, и потому
все реальные отношения становятся для них идеями». И еще четче: «...отношение,
то, что философы называют идеей...». Отсюда не следует, что идеальное существует
в форме только философских идей. Понять, почему общественное отношение в одном
случае получает форму религиозного представления, в другом — художественного
образа, в третьем — философской идеи, — задача конкретного анализа, но в любом
случае пока эти отношения в процессе производства получают форму вещей, те же
отношения неизбежно будут принимать в их сознании форму идей.
В отличие от вещных отношений отношения между идеями строятся по законам логики:
«логика — деньги духа». В этом смысле логика в качестве саморазвития идеи — столь
же отчужденная форма человеческого (общественного) существования, как и деньги.
Маркс — критик не только товарного, но и идейного фетишизма (приписывания идеям
самостоятельной жизни), как он давал о себе знать в «немецкой идеологии». Для
него неприемлема власть любой абстракции над человеком — ни в форме денег, ни
в форме идей. Практика, как ее понимал Маркс, решает задачу не перевода человеческих
отношений с языка денег на язык логики, а их превращения в непосредственно человеческие
отношения, т.е. перехода к такому типу общественной связи, в котором устранялась
бы сама противоположность материального и идеального. Оставаясь в границах логики,
даже диалектической, решить эту задачу невозможно. Теория, абстрагирующаяся от
практики, всегда будет тяготеть к натурализму и позитивизму, а диалектика — к
идеализму. Понимание диалектики как логики и теории познания, в разработке которой
Ильенков видел главную задачу философии, оправдано в том случае, если она понимается
как логика и теория не любого, а исторического познания. Соответственно материализм
является диалектическим в качестве лишь материалистического понимания истории.
За пределами исторического познания материализм и диалектика оказываются во взаимоисключающем
отношении.
Теперь можно подвести общий итог: спор о природе идеального ведется его участниками
все же за пределами марксистской теории. Потому и спорят большей частью о том,
как понимать Спинозу или Гегеля, но не Маркса, с которым, по общему мнению, и
так все ясно. Аргументы типа «Ильенков сказал», «Лифшиц сказал» меня не во всем
убеждают — и, прежде всего, по части совпадения высказанного ими с взглядами
самого Маркса. Можно, конечно, ставить и решать любые проблемы и без обращения
к Марксу, но тогда и не нужно привлекать его в свои союзники.
1 Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения, т. 23, с. 80-81.
2 Там же, с.81.