4. Относительная самостоятельность
как объективный прообраз «абстрактного»Материалистическая диалектика исходит из того положения, что абсолютной «конкретностью» обладает лишь вся природа в целом, природа, бесконечная в пространстве и времени, в бесконечном многообразии форм ее развития, включая сюда и человека в сплетении общественных связей.
Каждая отдельная форма существования природного целого (в широком смысле этого слова, включая сюда и общество) лишь относительно самостоятельна, лишь относительно независима. На самом деле каждая реальная система взаимодействующих явлений (каждое «конкретное целое») существует не в пустоте и не в эфире чистого разума, а в сложнейшем переплетении и взаимодействии с массой других таких же относительно самостоятельных систем.
Нигде и никогда, разумеется, не было, нет и не будет «чистого капитализма» – в том его виде, в каком он изображен в «Капитале».
Нигде в природе не встретишь «биологической формы движения» как таковой — биологический процесс на самом деле всегда и везде совершается на основе и в форме химических, физических и прочих вплоть до механических процессов. Само мышление столь тесно связано с нервно-физиологической деятельностью человека как биологического существа, что отделить одно от другого можно лишь в абстракции. На деле мышления как такового, в том его виде, в котором оно составляет предмет Логики, нет, не было и никогда не будет, — мышления, которое осуществлялось бы вне и независимо от нервно-физиологической жизни мозга.
Но относительной независимостью, относительной самостоятельностью обладает каждая из форм движения материи, каждый из конкретных процессов развития и его продукт — исторически сложившаяся система взаимодействия.
Природа с этой точки зрения предстает как бесконечная совокупность взаимодействующих между собой, переплетающихся и взаимообусловливающих друг друга относительно самостоятельных «узлов», качественных состояний, относительно независимых друг от друга процессов развития и их продуктов — сложившихся систем взаимодействия.
Сама природа поэтому «и конкретна и абстрактна» (Ленин) — конкретна в том смысле, что представляет собой единое связное целое, и «абстрактна» в том смысле, что состоит из относительно самостоятельных по отношению друг к другу качественно специфических систем конкретного взаимодействия.
Относительная самостоятельность каждого из конкретных процессов развития, каждой формы движения, каждой исторически складывающейся системы взаимодействия и есть объективная основа классификации наук и отграничения предмета одной науки от предмета другой науки; именно эта относительная самостоятельность дает мышлению право внутри каждой науки отвлекать от чувственно данной конкретности лишь то, что относится к системе внутреннего взаимодействия, составляющей специфический предмет данной науки.
Поэтому-то политическая экономия, например, и раскрывает в систематической форме конкретную совокупность общественно-производственных отношений между людьми, оставляя без внимания, в стороне, технологическую сторону связи, биологические отношения между индивидами, хотя все эти вещи друг без друга реально не существуют и не могут существовать.
Совершенно ясно, что все те изменения, которые происходят внутри системы производственных отношений, вся эволюция системы производственных отношений, форм экономической связи на деле зависят от процесса развития производительной силы человека, более того, определяются этим развитием.
Тем не менее Маркс в «Капитале» рассматривает систему товарно-капиталистических отношений как «саморазвивающуюся систему», как замкнутую «в себе» конкретность, движущие пружины развития которой находятся внутри ее самой, в ее внутренних противоречиях, в «имманентных» противоречиях экономической формы. Но ведь, строго говоря, действительные движущие пружины эволюции системы производственных отношений заключены не внутри нее самой, а в процессе развития производительных сил. Если производительные силы не развиваются, то никакая «внутренняя» диалектика системы экономических отношений не вызовет ее эволюции. Однако Маркс прослеживает именно внутреннюю диалектику развития этой системы. Более того, само развитие производительных сил принимается им во внимание лишь постольку, поскольку оно выступает как следствие, как результат и продукт обратного воздействия системы производственных отношений на производительные силы.
В «Капитале» показан, например, тот механизм, благодаря которому появление экономической формы относительной прибавочной стоимости вызывает рост производительности труда, вынуждая капиталиста заменить ручной труд машинным, побуждая его развивать техническую базу производства прибавочной стоимости.
Но ведь ясно (это показывает сам Маркс), что на деле именно появление машин вызывает к жизни саму относительную форму прибавочной стоимости, что именно появление машин есть подлинная причина того обстоятельства, что абсолютная форма прибавочной стоимости вытесняется относительной ее формой. Ясно, что относительная прибавочная стоимость становится доминирующей формой прибавочной стоимости именно потому, что она более соответствует машинному труду, нежели абсолютная, увеличение которой связано с простым удлинением рабочего дня при неизменной производительности труда.
Все дело заключается, однако, в том, что само это «соответствие» экономической формы ступени развития производительной силы есть, в свою очередь, соответствие диалектическое. Относительная прибавочная стоимость «соответствует» машинному производству именно потому, что она не остается пассивной формой, внутри которой работают машины, а становится активной формой, оказывающей сильнейшее обратное воздействие на машинное производство, то есть на свою собственную, породившую ее основу, развивает свою собственную основу и создает тем самым новый стимул своего собственного движения.
Здесь происходит то самое переворачивание причины в следствие, которое характерно для всякого действительного развития. И это обстоятельство очень важно для понимания тех путей, которыми движется в исследовании Маркс.
Маркс рассматривает процесс эволюции системы производственных отношений, основанных на наемном труде. Главное его внимание все время направлено на те изменения, которые происходят внутри системы производственных отношений, внутри экономической структуры общества.
Развитие же производительных сил само по себе, независимое от той или иной формы производственных отношений, в «Капитале» не рассматривается. Это – предмет другой науки, технологии.
Маркс берет как данное тот факт, что сами по себе производительные силы развиваются независимо от той или иной конкретно исторической формы отношений между людьми, и предполагает его как факт, не подлежащий специальному исследованию внутри политической экономии.
Значит ли это, что развитие системы производственных отношений вообще рассматривается им вне связи с развитием производительных сил? Как раз наоборот. На деле внутри системы экономических отношений прослеживаются именно те изменения, которые вызваны развитием производительной силы. Более того, именно потому, что в теоретической экономии развитие производительной силы само по себе не рассматривается, воздействие этого развития на систему экономических форм, его взаимодействие с этой последней, активное и с той и с другой стороны, как со стороны производительной силы, так и со стороны экономической структуры, оказывающей сильнейшее обратное воздействие, и постигается конкретно-исторически, то есть именно в том виде, в каком это воздействие имеет место только в мире частнокапиталистической собственности.
Ведь характер того изменения, которое вносит новое приращение производительной силы в систему производственных отношений целиком зависит от специфического характера той системы, в которую это изменение вносится.
Так, открытие одной и той же производительной силы — атомной энергии – приводит к одним экономическим последствиям в СССР и к прямо противоположным – в США. Это подобно тому, как одна и та же вода производит одно действие на кусочек раскаленного угля, и совсем другое — на кусочек металлического натрия.
То есть всякое новое приращение производительной силы не создает автоматически прямо соответствующего себе экономического отношения, общественно-экономической формы, а определяет то направление, в котором эволюционирует уже имеющаяся исторически сложившаяся система экономических отношений. И дело не изменяется от того, что эта, ранее сложившаяся система экономических отношений сама есть от начала до конца продукт всего предшествующего развития производительной силы.
Конкретно-исторически сложившаяся система экономики есть всегда относительно самостоятельный организм, оказывающий сильнейшее обратное воздействие на свою собственную основу — на совокупность производительных сил и преломляющий всякое воздействие последних через свою специфическую природу. Совокупность экономических форм, связанных в единую, развившуюся из одного основания систему, и составляет ту самую специфическую природу экономического организма, которая тем самым обретает относительную самостоятельность по отношению к самым производительным силам.
Политическая экономия как особая наука и имеет своим предметом как раз те формы, в которых выражается относительная самостоятельность системы производственных отношений. Определяющее влияние производительной силы на производственные отношения именно тем самым и раскрывается конкретно-исторически, именно благодаря тому, что само по себе взятое развитие производительных сил не рассматривается, а рассматривается только внутренняя логика эволюции системы производственных отношений, внутренняя логика становления и развития этой системы. И тем самым процесс, в котором производительная сила создает соответствующие себе производственные отношения, прослеживается в полной мере конкретно. В противном случае дело остается в области абстрактной фразы.
Все сказанное имеет отношение не только к политической экономии, но и к любой теоретической дисциплине. Каждая наука обязана разворачивать систематическое понимание именно таких форм существования своего предмета, которые выражают его относительную самостоятельность, а не абстрактно-общее ему со всеми другими.
Как производительные силы ничего не создают каждый раз заново, на голом месте (такой случай реален только на заре человеческого развития), а определяют вид и характер изменений, происходящих внутри уже сложившейся системы производственных отношений, направление, в котором эволюционирует вся система в целом, так же точно дело обстоит и с развитием всех форм духовной культуры, с развитием и права, и политических учреждений, и философии, и искусства.
«Экономика ничего не создает заново, но... определяет вид изменения и дальнейшего развития имеющегося налицо мыслительного материала, но даже и это она производит по большей части не прямо, а косвенным образом» 1, – подчеркивал, как важнейшее отличие подлинного исторического материала от абстрактного рассуждательства вульгаризаторов, сводивших всю конкретную сложность реального процесса духовного развития к абстрактной фразе о том, что экономика первична, а все остальное — ее продукт, Энгельс.
Экономическое развитие общества всегда определяет в общем и целом направление, в котором эволюционируют (и революционизируются) политические учреждения, правовые формы, художественные и научные взгляды и т.д. Это так. Но действительный исторический материал тем и отличается от вульгарной имитации, что обязывает к конкретному рассмотрению этого процесса. А конкретный подход связан как раз с тем обстоятельством, что изменяющее воздействие экономики всегда имеет место «в рамках условий, предписываемых данной областью» 2, то есть один и тот же экономический сдвиг производит один эффект в сфере искусства, и совершенно другой, непохожий на него, — в сфере, скажем, права.
И трудность всегда заключается вовсе не в том, чтобы «свести» то или иное явление в сфере права или искусства к его экономической причине. Это не так трудно сделать. Но это и не есть исторический материализм. Марксистская философия вообще стоит не на точке зрения «сведения», а на точке зрения «выведения». То есть, она в каждом конкретном случае требует понять — почему данный сдвиг в экономике отразился в искусстве так, а не как-нибудь иначе, в сфере политики – опять-таки на свой лад и т.д.
Но такая задача как раз и предполагает теоретическое понимание той специфической «природы», через которую преломляется, отражаясь в ней, экономический сдвиг. Каждая из «надстроечных» сфер деятельности общественного человека должна быть понята и раскрыта как система исторически сложившихся конкретно специфичных для нее форм отражения экономики, сферы общественного бытия человека.
Поэтому-то все философские и логические принципы, которыми руководствовался Маркс в исследовании системы товарно-капиталистических отношений как исторически сложившейся системы взаимодействия, системы внутренне связанных форм экономической связи, применимы в любой науке, имеющей дело с относительно самостоятельной сферой «бытия» или «сознания», в любой естественной и общественной науке.
Проблема «рамок, предписываемых данной областью», — это и есть проблема системы форм, через которую преломляется всякое внешнее воздействие, всякое внешнее взаимодействие данной конкретности с другой конкретностью.
Теоретическая эстетика, например, должна вооружать искусствоведа, критика и самого художника системой категорий, выражающих собой те всеобщие и необходимые формы, через которые обязано преломиться всякое явление в том случае, если результатом такого отражения является произведение действительного искусства, а не внешне похожая на искусство подделка под него. Такая система категорий эстетики, разумеется, должна отличаться от систем формально толкуемых вечных и неизменных норм «художественности» столь же сильно, сколь сильно система категорий «Капитала» отличается от систем Рикардо или Смита.
Иными словами, система эстетических категорий обязана выражать исторически развившуюся систему, всеобщих форм художественного освоения мира общественным человеком. Как к таковой к ней применимы все методологические принципы, примененные в «Капитале».
То же самое относится, естественно, и к праву, и к этике, и к системе форм логического мышления, а тем самым и к наукам о них. В связи с этим возникает вопрос, как применять здесь такое, например, общеметодологическое требование, согласно которому конкретная абстракция должна обязательно фиксировать, отражать внутреннюю форму существования предмета?
Не приведет ли такое понимание к формально-идеалистическому представлению об искусстве или о логике как о сфере, обладающей «имманентным» движением? Возможно ли, не порывая с материализмом, вообще говорить о «внутренних» законах и формах мышления или искусства? Как можно вообще, говоря об искусстве или о процессе мышления, применить требование, согласно которому конкретная абстракция должна непременно фиксировать такую «форму бытия» предмета, которая одновременно является и всеобщим условием процесса в целом и его же собственным продуктом, продуктом взаимодействия всех других сторон целого?
Дело оказывается, однако, не таким уж сложным, если это требование применить не как абстрактно-формальное требование, не как абстрактный догматически прилагаемый «принцип», а в контексте действительного историко-материалистического анализа этих явлений, то есть опять-таки конкретно.
Это означает, прежде всего, то реальное обстоятельство, что подлинные всеобщие предпосылки и условия любой духовной сферы создаются совершенно независимо от нее, вне и до ее специфической истории. Процесс общественного труда и возникающие на его основе формы экономических отношений с неизбежностью вызывают появление и мышления, и искусства, и морали, и права, и всего остального.
Рассмотрим лишь один пример, пример права, правовой нормы. Необходимым всеобщим условием возникновения любой правовой нормы является так называемое «фактическое отношение» — как именуют юристы неправовой, чисто экономический факт. Этот факт, как таковой, сам по себе, лежит вне компетенции правоведа. Это чаще всего факт, относящийся к сфере политической экономии.
Но все дело в том, что далеко не всякое экономическое отношение, не любое «фактическое отношение» порождает соответствующую правовую норму, а лишь такое, которое объективно нуждается в правовой охране, то есть требует насильственного подчинения воли индивидов. Иными словами, лишь такое экономическое отношение, которое с помощью нормы права утверждается затем как результат действия права. При коммунизме, например, именно потому отпадает необходимость права и само право как система правовых норм, что сама форма экономических отношений, коммунистическая форма собственности (как фактическое отношение) обретает такой характер, что не будет нуждаться в правовой форме своего утверждения.
Так что лишь такое экономическое отношение, лишь такой неправовой факт, который нуждается в правовой форме своего утверждения, является реальной предпосылкой и условием возникновения правовой нормы. То есть реальным условием правовой нормы оказывается всегда лишь такой и только такой неправовой факт, который активно (то есть в качестве следствия применения права) утверждается и охраняется всей системой действующего права.
Если же то или иное «фактическое» отношение не нуждается в правовой охране и утверждении, не выступает как следствие применения права, то оно и предпосылкой права не является. В данном случае правовая норма вообще не возникает, а возникает моральная, нравственная или иная норма.
А это и означает, что реальной предпосылкой и условием появления правовой нормы всегда выступает только такое фактическое, экономическое отношение между людьми, которое правовой нормой утверждается как продукт, как следствие ее применения, и на поверхности выступает именно как следствие права, а не его «причина»...
В данном случае имеет место опять-таки факт диалектического оборачивания «причины» — «в следствие», связанный со спиралевидным характером всякого действительного развития взаимообусловливающих друг друга явлений.
И именно этот реальный факт, будучи освещен и понят односторонне, лишь со стороны активного обратного влияния общественного сознания во всех его формах на общественное бытие, на сферу экономических отношений людей друг к другу и к природе, и дает в итоге разнообразные идеалистические концепции.
На абстрактной абсолютизации этой стороны дела — обратного активного воздействия мышления на все остальные сферы деятельности, включая экономику и область производительного отношения человека к природе, — и развилась гегелевская концепция, объявляющая в итоге и всю общественную жизнь человека, и даже саму природу «следствиями», «продуктами» мышления в понятиях, порождениями логической деятельности «всеобщего разума»...
Именно факт относительной самостоятельности мышления, логического развития человека, благодаря которой мышление и оказывает активное обратное влияние на все области деятельности человека (включая экономику), Гегель и фиксирует односторонне. И сама эта односторонность как раз и совпадает с объективно-идеалистическим толкованием вопроса об отношении мышления к бытию.
Гегель перевертывает отношение таким образом, что само воздействие природы на мышление (пассивная сторона отношения) выступает как продукт изначальной активности мышления — как факт «обратного воздействия» продуктов мышления на самое мышление.
С этим и связано у него то понимание, согласно которому мышление, сфера логической деятельности, есть такая сфера, которая обладает абсолютной самостоятельностью, и в этом смысле абсолютно «конкретна» внутри себя, вне всякого отношения к другому, то есть к природе. Мышление предстает как абсолютно замкнутая внутри себя сфера, саморазвивающая из себя, посредством чистого спекулятивного самодвижения, все богатство своих определений, всю систему форм логической деятельности.
Но эта абсолютизация — как и все у Гегеля — не пустая беспочвенная выдумка, а абстрактно, односторонне выраженная вполне реальная особенность любого относительно самостоятельного процесса развития, любого диалектически-разворачивающегося процесса и его продукта — исторически сложившейся системы взаимодействия.
Любое диалектическое развитие (а, следовательно, и его продукт – развитая «конкретность») обладает спиралевидным характером, в ходе которого всякое условие превращается в обусловленное, причина — в следствие, предпосылка – в результат, внешнее — во внутреннее. Дело в том, что только такое развитие способно создать, развить устойчивую относительно самостоятельную систему взаимодействия, развивающуюся на манер снежного кома, катящегося с горы.
В толковании логического развития человечества Гегель и выступает как идеалист потому, что он приписывает, вообще говоря, такой характер развития только мышлению и его продуктам, — и отрицает его за любым другим процессом в природе и обществе, — в то время как эта особенность мышления представляет собой не что иное, как отраженную в мышлении особенность любого действительного процесса, всеобщий закон диалектики.
Но, как снежный ком, катящийся с горы, отнюдь не создает своим движением того снега, который наслаивается на него с каждым новым оборотом, так и мышление человека вовсе не создает на гегелевский манер той объективной реальности, которую это мышление отражает. Последняя всегда была, есть и остается реальной, вне и независимо от мышления сущей, предпосылкой и условием его деятельности.
Но в толковании Гегеля скрыто и мистифицированно выражено то реальное обстоятельство, что более развитое мышление вбирает в себя и перерабатывает в форму понятия гораздо больше чувственно созерцаемых фактов, чем мышление, еще не успевшее развиться, еще не выработавшее сложнейшей системы логических форм, форм своей собственной деятельности. Это — точно так же, как снежный ком в конце своего пути превращает в свою собственную поверхность гораздо больше снега, чем тот же шар, только что начавший свое движение с горы...
Подобно этому и в ходе познания — чем больше и глубже человек познал природу, чем шире сфера природы, уже усвоенная в формах мышления, тем интенсивнее разворачивается дальнейшее познание. Уже выработанный мышлением продукт, уже усвоенная в формах мышления природа — понятие — становится условием дальнейшего познания, активным инструментом познания, а вовсе не просто откладывается мертвым пассивным грузом в кладовой общественной «памяти».
Новые факты, новые чувственные данные отпечатываются не на «чистой доске» пустого сознания, а всегда воспринимаются в уже развившееся сознание, преломляясь при этом через всю систему ранее накопленного знания, через всю систему понятий, категорий. Таким образом, развитая система понятий ведет себя как относительно самостоятельная сфера по отношению к каждому новому чувственно воспринимаемому факту. Активность этой сферы проявляется уже в самом отборе фактов — не говоря уже об их теоретическом истолковании. Биолог абстрагирует в «человеке» одно, психолог — совсем иное.
Поэтому диалектико-материалистическая философия и не может просто отбрасывать гегелевское представление о мышлении как о «замкнутой в себе конкретности». Отвергая тезис Гегеля об абсолютной самостоятельности логического процесса, системы логических категорий, Логика марксизма-ленинизма полностью учитывает факт относительной самостоятельности сферы логической деятельности общественного человека, факт активности логических категорий в процессе воспринимания и анализа чувственных данных.
Мышление не есть простой пассивный слепок с «общих форм» чувственно данных фактов, а есть особый способ духовной деятельности общественно развитого субъекта. Всеобщие формы, в которых протекает эта деятельность (логические категории), образуют не случайный набор «наиболее общих абстракций», а систему, внутри которой каждая категория конкретно определяется через все остальные.
В системе «логических» категорий осуществляется та же самая «субординация», что и в системе понятий любой науки, отражающей диалектически расчлененное «целое». Эта субординация вовсе не носит «родовидового» характера: категория «количества», например, не является ни «видом» «качества», ни «родом» по отношению к «причинности» или к «сущности».
Поэтому логическую категорию принципиально невозможно «определить» путем «подведения под высший род» и указанием на ее «собственный признак».
И это лишний раз подтверждает тот факт, что действительно понятие существует только в системе понятий, через систему, а вне системы превращается в действительно пустую абстракцию, лишенную каких бы то ни было четких определений, – в простой термин, в название, в слово.
1 Энгельс Ф. Письмо к К. Шмидту (27.10.1890) /Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения, т. 28, с. 261.
2 Там же.
