Взгляд Маркса на процесс развития научного познания
Вопрос об отношении абстрактного к конкретному в мышлении встал перед Марксом, как известно, в свете другого, более общего вопроса: «как развивать науку?» 1.
Уже в самой формулировке вопроса предполагается взгляд на научное развитие, как на естественный исторический процесс. Марксу вообще всегда был решительно чужд тот левацкий взгляд на развитие духовной культуры, который игнорирует все предшествующие завоевания человеческой мысли. В науке, как и прочих областях духовной культуры, действительное движение вперед всегда осуществляется путем дальнейшего развития того ценного, что создано всем предшествующим развитием, а не на пустом месте, не локковской «tabula rasa», а теоретически развитой головой.
Само собой разумеется, что усвоение результатов предшествующего теоретического развития — это не простое наследование готовых формул, а сложный процесс их критического переосмысливания с позиции их соответствия фактам, жизни, практике. Новая теория, какой бы революционной она ни была по своему содержанию и значению, всегда рождается в ходе критической переработки завоеваний предшествующего теоретического развития. Это обстоятельство подчеркивал и Ленин в борьбе против левацких взглядов пролеткульта, согласно которым пролетарскую культуру следует развивать «прямо из жизни», отбросив в сторону, как ненужный хлам, все завоевания человеческой мысли.
Чем революционнее теория, тем в большей степени она является подлинной наследницей прошлого теоретического развития, тем в большей степени она усваивает «рациональные зерна», накопленные наукой до нее. Это необходимый закон развития науки, теории. Новое теоретическое понимание эмпирически данных [139] фактов всегда и везде возникает только в ходе революционно-критической переработки старого теоретического понимания этих фактов.
«Сведение критических счетов» с ранее развитыми теориями есть вовсе не побочное, второстепенной важности занятие, а необходимый момент разработки самой теории, момент теоретического анализа фактов. И «Капитал» совсем не случайно имеет такой подзаголовок, второе название: «Критика политической экономии».
Здесь анализ понятий, развитых всей предшествующей историей политической экономии, совпадает органически, по существу, с анализом упрямых фактов экономической действительности. Эти два аспекта научно-теоретического исследования совпадают, сливаются в один процесс. Ни один из них не мыслим и не возможен без другого. Как критический анализ понятий невозможен помимо и вне анализа фактов, так и теоретический анализ фактов невозможен, если нет понятий, через которые они могут быть выражены. Диалектическая логика Маркса полностью учитывает значение этого обстоятельства.
Уже поэтому в диалектике совершается сознательное, преднамеренное совпадение индуктивного и дедуктивного моментов, как неразрывных, взаимопредполагающих моментов исследования.
Старая логика более или менее последовательно понимала под индукцией процесс анализа эмпирических фактов, процесс образования аналитических определений факта. Поэтому индукция и казалась если не единственной, то, во всяком случае, основной формой достижения нового знания. Дедукция же рассматривалась главным образом как процесс анализа понятия, как процесс установления различий внутри понятия. В качестве таковой она представлялась по преимуществу как процесс и форма разъяснения, изложения готового знания, знания, которое уже имеется в голове, а не как форма образования нового знания, новых понятий. Дело в том, что человек (при том, разумеется, условии, если он действительно осмысливает факты) всегда приступает к анализу эмпирических фактов не с «пустым» сознанием, а с сознанием, развитым в ходе образования. Иными словами, он всегда приступает к фактам с точки зрения тех или иных понятий. Хочет он того или не хочет, без этого он вообще не может активно осмыслить, [140] понять факты, а может, в лучшем случае, лишь пассивно созерцать их.
В самом простом обобщении индукция неразрывно связана с дедукцией: человек выражает факты в понятии, а это значит, что новое аналитическое определение фактов образуется одновременно как новое — более конкретное — определение того понятия, с точки зрения которого он осмысливает эти факты. В противном случае аналитическое определение факта вообще не образуется.
Хочет того человек или не хочет, но каждое новое индуктивное определение факта образуется им в свете того или иного готового, так или иначе усвоенного им от общества понятия, в свете той или иной системы понятий. И тот, кто полагает, что он выражает факты «абсолютно непредубежденно», без всяких «заранее принятых» понятий, — тот на самом деле не свободен от них. Напротив, он неизбежно оказывается рабом как раз самых плоских и вздорных понятий.
Свобода и здесь заключается не в устранении от необходимости, а в сознательном овладении ею. Подлинная непредубежденность состоит не в том, чтобы выражать факты вообще без всяких «заранее принятых» понятий, а в том, чтобы выражать их с помощью сознательно усвоенных правильных понятий.
Относительно философских категорий это обстоятельство прекрасно показал в своей критике эмпиризма Энгельс: естествоиспытатель, который кичится своей «свободой» от всяких логических категорий, как правило, оказывается в плену самых пошлых представлений о них. Сам он, единолично, «из фактов», образовать их не в состоянии, — это было бы претензией совершить то, что может совершить лишь человечество в его развитии. Поэтому на деле он всегда заимствует логические категории из философии. Вопрос заключается в том, из какой именно: то ли из скверной модной системы, то ли из системы, представляющей собой действительную вершину развития, из системы, основывающейся на исследовании всей истории человеческого мышления и его завоеваний.
Это относится, разумеется, не только к понятиям философской науки. То же самое происходит с категориями любой науки. Человек никогда не начинает мыслить [141] «с самого начала», «прямо из фактов». Без идеи в голове вообще не увидишь факта, — говорил И.П. Павлов. Бессмысленное «созерцание» и безыдейная «индукция» — это такая же фантазия, как и «чистое мышление».
Эмпирик, полагающий, что он мыслит только фактами, на самом деле всегда «...оперирует преимущественно традиционными представлениями, устаревшими большею частью продуктами мышления своих предшественников...» 2. Эмпирик поэтому легко путает абстракции с реальностью, реальность с абстракциями, субъективные иллюзии легко принимает за объективные факты, а объективные факты и выражающие их понятия — за абстракции и иллюзии. Как правило, он в виде определений фактов конкретизирует ходячие абстракции.
Следовательно, сама «эмпирическая индукция» совершается как процесс конкретизации тех представлений и понятий, с которыми приступают к рассмотрению фактов, т.е. как дедукция, как процесс наполнения исходных понятий новыми, более детальными определениями, полученными из фактов путем абстракции.
В материалистической диалектике рационально «снята» старая противоположность дедукции и индукции. Дедукция перестает быть способом формального выведения определений, заключенных a priori в понятии, и превращается в способ действительного развития знаний о фактах в их движении, в их внутреннем взаимодействии. Такая дедукция органически включает в себя эмпирический момент — она совершается именно через строжайший анализ эмпирических фактов, через индукцию. Но в данном случае названия «дедукция» и «индукция» выражают лишь внешнее, формальное сходство метода материалистической диалектики с соответствующими методами рассудочной логики. На самом деле это и не индукция, и не дедукция, а нечто третье, заключающее в себе как свои «снятые моменты» и то и другое. Здесь они осуществляются одновременно, как взаимно предполагающие противоположности, которые именно своим взаимодействием образуют новую, более высокую форму логического развития. [142]
И эта более высокая форма, органически сочетающая в себе процесс анализа фактов с процессом анализа понятий, и есть тот метод восхождения от абстрактного к конкретному, о котором говорит Маркс. Это и есть та логическая форма развития знания, которая единственно соответствует объективной природе предмета. Дело в том, что лишь с ее помощью объективная конкретность может быть воспроизведена в мышлении как реальность, исторически возникшая и развившаяся. Никаким иным способом этого проделать нельзя.
Как таковой, способ восхождения от абстрактного к конкретному ни в коем случае не есть лишь способ изложения готового, заранее как-то иначе полученного знания, как это не раз пытались представить ревизионисты учения Маркса, извращавшие метод «Капитала» в духе плоского неокантианства.
Так, например, истолковывает способ восхождения от абстрактного к конкретному Р. Гильфердинг. Приведя выдержку из «Введения» к марксовской работе «К критике политической экономии» («Если идти первым путем, то полное представление испарится до степени абстрактного определения; при втором же – абстрактные определения ведут к воспроизведению конкретного путем мышления»), Гильфердинг комментирует ее так: «Уже из этого видно, как неправильно приравнивать дедукцию и индукцию, как равноценные источники познания. Дедукция есть скорее лишь способ научного изображения, который действительно сможет перейти, в конце концов, от общего к изображению частного лишь при том условии, если в мышлении ему предшествовала «индукция» 3. Называя способ восхождения от абстрактного к конкретному дедукцией и толкуя его крайне односторонне, только с точки зрения его внешнего сходства с традиционно понимаемой дедукцией, Р. Гильфердинг отрицает за ним достоинство метода исследования реальных фактов и сводит его лишь к форме систематического изложения готового знания — знания, которое якобы должно быть предварительно получено другим, а именно индуктивным путем. [143]
В том же направлении рассуждает в предисловии к своей «Теории капиталистического хозяйства» и известный австромарксист Карл Реннер. Он сводит существо способа восхождения от абстрактного к конкретному, примененного в «Капитале», к «манере изложения немецких философов», усвоенной-де Марксом от современной ему эпохи. Поскольку эта манера изложения стала якобы совершенно чуждой нынешним поколениям читателей, Реннер и считает целесообразным заменить ее иной манерой изложения. «Я не знаю ни одной книги, которая обязана была бы своим происхождением такой массе опыта, как «Капитал» Маркса, — говорит Реннер, — еще меньше я знаю книг, изложение которых, несмотря на это, было бы столь дедуктивно и абстрактно» 4. Поэтому Реннер считает целесообразным «изложить» содержание теории Маркса в другой манере — в манере, которая «исходит из фактов опыта, непосредственно наблюдаемых, систематизирует их и затем постепенно возводит на ступень абстрактных понятий» 5, т.е. индуктивно. В этом случае, полагает Реннер, манера изложения будет соответствовать способу исследования, в то время как в «Капитале» одно-де противоречит другому.
В результате Реннер совершенно некритически обобщает эмпирические явления современного капитализма в том их виде, в каком они выглядят на поверхности, а затем выдает свои обобщения за теоретическое выражение сущности этих явлений. На этом пути он открывает, например, что рабочий, покупая акции, приобщается тем самым к собственности на общественные средства производства, в результате чего совершается автоматическая «демократизация капитала», «социализация» общественного производства, делающая излишней революцию. Тем самым Реннер показывает, что дело не только в манере изложения. Под видом изменения манеры изложения он жульнически подменил метод Маркса, метод исследования явлений, способом апологетики.
Столь же мало способ восхождения от абстрактного к конкретному может быть истолкован как способ чисто логического синтеза готовых (заранее, чисто аналитическим [144] путем полученных) абстракций в систему. Представление о том, что в ходе познания сначала будто бы совершается «чистый» анализ, в ходе которого вырабатываются многочисленные абстракции, а уже затем столь же «чистый» синтез принадлежит к числу таких же фантазий метафизической гносеологии, как и представление об индукции без дедукции.
Обосновывая этот взгляд, иногда приводят в качестве примера развитие науки в XVII‑XVIII вв. Но при этом невольно совершают насилие над фактами. Если даже согласиться с тем, что для этого периода действительно характерна аналитическая форма отношения к фактам (хотя синтез на самом деле, вопреки иллюзиям теоретиков, осуществлялся и здесь), то нельзя забывать, что это не первая ступень в научном развитии человечества и что сам «односторонний анализ», характерный для этой эпохи, предполагает в качестве своей предпосылки древнегреческую науку. Для античной же науки — для действительно первой стадии научного развития Европы – гораздо характернее как раз «обобщенно синтетический» взгляд на вещи. И если уж ссылаться на историю метафизики XVII-XVIII вв., то не следует забывать, что она сама есть не первая, а скорее вторая великая эпоха развития мышления. Но в таком случае скорее синтез, а не анализ выступает как исторически первая стадия переработки фактов в мышлении.
Пример, таким образом, доказывает как раз обратное тому, что хотели с его помощью доказать.
Анализ и синтез есть (и всегда были) такими же неразрывными внутренними противоположностями процесса мышления, как и дедукция с индукцией. Если та или иная эпоха переоценивала одно в ущерб другому, то это не следует возводить в закон, которому мышление должно подчиняться впредь, в логический закон, в рецепт, согласно которому каждая наука якобы должна сначала пройти «чисто аналитическую» стадию развития, а уже после нее, на ее основе приступать к синтетической.
Но именно на таком представлении основывается мнение, что способ восхождения от абстрактного к конкретному может быть применен лишь там и тогда, когда полностью закончен предварительный процесс «воспарения» конкретного к абстрактному. [145]
Способ восхождения от абстрактного к конкретному есть прежде всего способ анализа реальных эмпирических фактов. Как таковой он органически включает в себя в качестве своей внутренне необходимой противоположности «обратное» движение, – каждый отдельный шаг на этом пути есть не что иное, как акт восхождения от чувственно-данной конкретности к ее абстрактно-теоретическому выражению. Поэтому-то процесс восхождения от абстрактного к конкретному в мышлении есть в то же время и постоянно возобновляющееся движение от конкретного в созерцании и представлении к конкретному в понятии.
Абстрактные определения чувственно-данных фактов, которые на пути восхождения к конкретной истине синтезируются в систему, в ходе самого движения и образуются. Они ни в коем случае не берутся готовыми в качестве продуктов предшествующей, якобы чисто аналитической, стадии логического познания.
И если в утверждении, согласно которому восхождение от абстрактного к конкретному предполагает чисто аналитическое сведение чувственно-эмпирической конкретности к абстрактному выражению как особую, по времени и по существу предшествующую фазу логической деятельности, имеется какой-то смысл, то этот смысл заключается в том, что теоретическое рассмотрение действительности предполагает уже наличие развитого словарного запаса, стихийно сложившуюся терминологию, систему абстрактно-общих представлений. Эта «чисто аналитическая» стадия отражения предметной действительности в сознании есть лишь предпосылка логически-теоретической деятельности, но не ее первая фаза.
Итак, можно подытожить: способ восхождения от абстрактного к конкретному – это специфическая форма деятельности мышления, логической переработки созерцания и представления в понятия. Это ни в коем случае не искусственный прием, не манера изложения готового знания, не формальный способ соединения готовых абстракций в систему.
Это прежде всего «естественный» закон теоретического развития человечества, выявленный философией, а затем превращенный в сознательно применяемый способ развития теории. [146]
Каждое отдельно взятое «индуктивное» обобщение (формула которого: от конкретного в созерцании к абстрактному в мышлении) на деле всегда осуществляется в контексте общего движения познания, — и в этом смысле является лишь «исчезающим моментом» в ходе общего движения к конкретной истине. Тем самым восхождение от абстрактного к конкретному в мышлении и диалектика мышления — это неразрывно связанные вещи.
Не случайно Ленин, тщательно выписав длинное определение пути от абстрактного к конкретному, данное Гегелем в последнем разделе «большой» логики, характеризует его так:
«Этот отрывок очень недурно подводит своего рода итог тому, чтó такое диалектика» 6.
Определение, цитируемое Лениным как раз и характеризует процесс мышления как процесс восхождения от абстрактного к конкретному:
«...Познание катится вперед от содержания к содержанию. Прежде всего это поступательное движение характеризуется тем, что оно начинается с простых определенностей и что последующие определенности становятся все богаче иконкретнее. Ибо результат содержит в себе свое начало, и дальнейшее движение этого начала обогатило его (начало) новой определенностью. Всеобщее составляет основу; поэтому поступательное движение не должно быть понимаемо как течение от некоторого другого к некоторому другому. В абсолютном методе понятие сохраняется в своем инобытии, всеобщее — в своем обособлении, в суждении и реальности; на каждой ступени дальнейшего определения всеобщее поднимает выше всю массу своего предыдущего содержания и не только ничего не теряет вследствие своего диалектического поступательного движения, не только ничего не оставляет позади себя, но уносит с собой все приобретенное и обогащается и уплотняется внутри себя» 7.
Именно эти разделы гегелевской Логики, в которых излагается идея восхождения от абстрактно-всеобщей определенности предмета к все более и более конкретному ее наполнению, Ленин в своих конспектах выделяет как [147] разделы, в которых менее всего сказывается идеализм, где речь идет прежде всего о диалектическом методе.
«Замечательно, что вся глава об “абсолютной идее” почти ни словечка не говорит о боге (едва ли не один раз случайно вылезло “божеское” “понятие”) и, кроме того, это NB, почти не содержит специфически идеализма, а главным своим предметом имеет диалектический метод. Итог и резюме, последнее слово и суть логики Гегеля есть диалектический метод — это крайне замечательно. И еще одно: в этом самом идеалистическом произведении Гегеля всего меньше идеализма, всего больше материализма. “Противоречиво”, но факт!» 8
При диалектическом взгляде на процесс познания способ восхождения от абстрактного к конкретному, от всеобщего теоретического определения предмета, данного в созерцании и представлении, ко все более конкретным его определениям и выступает как форма теоретически-правильной переработки эмпирических фактов в понятии. Так его рассматривает и Маркс во «Введении» к работе «К критике политической экономии», и Ленин в своих замечаниях и оценках по поводу последней главы гегелевской Логики. [148]
1 Маркс К. К критике политической экономии, с. 233.
2 Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения, т. XIV, с. 599.
3 Гильфердинг Р. Историческая подготовка политической экономии Маркса /Основные проблемы политической экономии. Москва, 1922, с. 235 (курсив наш. — Э.И.).
4 Реннер К. Теория капиталистического хозяйства. Москва — Ленинград, 1926, с. XIX.
5 Там же.
6 Ленин В.И. Философские тетради, с. 202.
7 Гегель Г.В.Ф. Сочинения, т. VI. Москва, Соцэкгиз, 1939, с. 315.
8 Ленин В.И. Философские тетради, с. 205.
