Всеобщее (Философская энциклопедия)

В истории философии термин «всеобщее» служил для выражения двух различных понятий в зависимости от того, как понималась проблема отношения всеобщего (общего) к единичному и особенному.

1) всеобщее как сходное, как абстрактно-отвлеченное от всех единичных и особенных явлений свойство, как абстрактное тождество всех или многих вещей, явлений друг другу в том или ином отношении, как свойственный всем им признак, на основании которого они мысленно объединяются в тот или иной класс, множество, вид или род. В выражении, например, «все люди смертны» в качестве общего всем людям признака выступает «смертность».

2) всеобщее как закон существования, изменения и развития особенных и единичных явлений в их связи, взаимодействии и единстве. Всеобщее в этом значении выступает как синоним «единства в многообразии» и осуществляется в действительности в виде закона, связующего многообразие явлений в единое целое, в систему. Это значение термина «всеобщее» опирается на этимологический оттенок слова «общее», заключенный в выражениях: «наш общий знакомый», «общее поле» (т.е. поле, которое обрабатывают совместно, сообща, коллективно), «Солнце составляет общий для всех планет центр» и т.д.

Различные учения, по-разному решавшие вопрос о природе «общего» и его отношении к единичным вещам и явлениям, склонялись то к одному, то к другому из этих значений всеобщего.

Уже самые ранние представители древнегреческой философии, исходившие из стихийно-диалектического взгляда на мир известных им явлений, старались представить всё многообразие чувственно воспринимаемых явлений как продукт развития одного и того же, общего им всем, начала, всеобщее в этом смысле — как синоним единства в бесконечном многообразии явлений природы — они искали в чем-либо определенно-телесном 1. Фалес считал таким всеобщим первоначалом всего существующего воду, Анаксимандр – «апейрон» — бесформенную по качеству и беспредельную по количеству материю, а Гераклит видел всеобщее в огне, как в той стихии, из которой все возникает и в которую все возвращается обратно. С огнем, как с всеобщим, Гераклит соединял и представление о законе, согласно которому происходит этот мировой круговорот. «Всеобщий логос» он определенно усматривал в превращении и борьбе противоположностей, а не в мёртвом абстрактном тождестве явлений друг другу. В этом и заключалась стихийная диалектика в понимании всеобщего. В древнекитайской философии всеобщее понималось подобным же образом и называлось дао.

Материалистическое понимание проблемы всеобщего (милетская школа, Гераклит, атомистика Левкиппа — Демокрита) развивалось в борьбе с идеалистическими воззрениями на природу всеобщего. Если материалисты искали всеобщее (генетическую первооснову вещей) в чем-то телесном, материальном, то идеалисты, в противоположность им, усматривали реальность всеобщего в абстракции, выражающей либо математические представления (число как первооснова мира явлений у пифагорейцев), либо нравственные нормы (Сократ), либо формы и законы теоретического мышления («идеи» Платона). В ходе борьбы между этими двумя основными направлениями оформилась также софистика, вообще отрицавшая реальность всеобщего и считавшая, что реально существуют лишь единичные вещи и ощущения, а всеобщее — лишь создаваемая словом иллюзия. Платон в борьбе против этого тезиса софистики разработал объективно-идеалистическое понимание всеобщего, согласно которому «роды» и «виды» существуют до единичных вещей как их прообразы, как бестелесные «идеи». Эти «идеи» были не чем иным, как оторванными от реальных вещей родо-видовыми логическими абстракциями, абсолютизированными и превращенными в самостоятельные сущности.

Идеалистическую теорию идей Платона подверг критике Аристотель. Ленин охарактеризовал эту критику как подрыв основ идеализма вообще 2. Однако попытка Аристотеля справиться с трудностями, лежавшими в основе теории идей, по-своему уловившей диалектический характер отношения между всеобщим и единичным, привела его к двойственному решению. С одной стороны, Аристотель понимал, что всеобщее («род»), составляющее «сущность» вещи, нельзя мыслить как отдельную, вне мира единичных вещей витающую бестелесную форму: «...покажется, пожалуй, невозможным, чтобы врозь находились сущность и то, чего она есть сущность; поэтому как могут идеи, будучи сущностями вещей, существовать отдельно (от них)?» 3 Однако в противоречии общего и единичного Аристотель «путается», возвращаясь вновь окольным путем к точке зрения Платона. С одной стороны, логические «роды» и «виды» он понимал как абстрагированные умом человека общие формы единичных вещей и считал «первой сущностью» единичное. Но, с другой стороны, «род» (как всеобщее) является у него «вторым» только по последовательности познания, на самом же деле он выступает как та высшая действительность, благодаря которой только и возможны сами единичные вещи и воспринимающие их индивиды. Всеобщее, понимаемое как логически постигаемый «род», оказывается в его философии не только «сущностью» единичных вещей, но и той «целью», ради которой и силой которой они возникают, существуют и исчезают. В этой двойственности аристотелевского учения были заложены отправные пункты для споров между номиналистами и реалистами о природе универсалий. Платоновское учение об идеях было усвоено через неоплатоников христианской схоластикой и послужило одним из теоретических источников христианского богословия.

В средние века проблема всеобщего ставилась на основе принципов теологии, видевшей первопричину и всеобщую основу порядка и закономерности в мире в боге, в его библейском «слове». «Слово» («логос») бога и отождествлялось с всеобщим. Номиналисты также понимали всеобщее лишь как «слово», но не «бога», а человеческого духа, отрицая реальность всеобщего вне слова. Одним из источников этого понимания проблемы всеобщего была логика стоиков, отождествлявших, вслед за софистами, всеобщее с «значением слова», с тем «смыслом», который ему придают.

Философия нового времени начала, казалось, с того, чем кончила античная философия, — со скептицизма. Но этот скептицизм, направленный своим острием против схоластического учения о всеобщем, как об истине вещей в божественном слове, по существу отличен от древнегреческого понимания. Он, как отмечал Гегель, «оспаривает всеобщие определения и законы на том основании, что они не оправдываются чувственным восприятием», в то время как античный скептицизм выступал прежде всего против чувственности 4.

Общий метафизический характер мышления 17‑18 вв. был связан с утратой диалектических моментов в понимании всеобщего. Для философии этой эпохи характерно сведение проблемы всеобщего к проблеме субъективно-психологической абстракции от чувственно данного многообразия. Классическую форму это представление о всеобщем приобрело у Дж. Локка, для которого всеобщее есть лишь словесно закрепленная абстракция того одинакового, чем обладают многие или все чувственно созерцаемые вещи, факты, явления, лишь «концепт», лишь словесно выраженное сходство вещей в том или ином отношении. «Общее и универсальное, — писал Локк, — не принадлежит действительному существованию вещей, но изобретено и создано разумом для собственного употребления и касается только знаков, слов или идей... Всеобщность не принадлежит самим вещам, которые по своему бытию все единичны» 5. К этому же пониманию примыкали в общем и целом французские материалисты 18 века, подчеркивая, однако, в отличие от Локка, что абстрактно-общие «слова» имеют в вещах основание в виде реального сходства, реального тождества этих вещей друг другу. Например, материалисты считали протяженность реально всеобщим свойством каждой вещи. Единственной попыткой диалектически поставить проблему всеобщего на почве материализма оказалась в эту эпоху философия Спинозы. Всеобщее в его учении понимается как «субстанция», т.е. как мировое единство, в лоне которого существуют отдельные вещи (модусы). Всеобщее («субстанция») есть, кроме того, причина самой себя, то общее, из которого возникают и в которое возвращаются обратно особенные и единичные тела, явления и состояния.

Слабости метафизического материализма, примыкавшего в понимании всеобщего в основном к Локку, были в 17‑18 вв. предметом постоянных атак со стороны идеализма и агностицизма. Д. Юм, отталкиваясь от локковского отрицания реальности всеобщего в самих вещах, развил целую систему аргументов против тезиса о материальности мира и его познаваемости. Философия Юма подготовила почву для так называемых критических исследований И. Канта.

Кант остро поставил вопрос о природе всеобщего в знании, в познании. Эмпирически-общее (т.е. абстракцию одинакового от всех побывавших в поле опыта человека фактов) Кант четко различил от «подлинной всеобщности», от такого всеобщего, которое можно с уверенностью и гарантией экстраполировать за пределы не только протекшего, но и «всякого возможного опыта». Эмпирически-общее (например, «все лебеди белы») всегда находится под угрозой появления противоречащего факта, отрицающего его всеобщность. Подлинное всеобщее (по терминологии Канта «априорное») не может быть опрокинуто никаким опытом. О нем мы можем заранее (априори) утверждать, что противоположный случай невозможен. К таким всеобщим суждениям Кант относит, например, суждение «все тела природы протяженны», «все тела природы имеют тяжесть» и т.д. Но эти суждения сохраняют свой абсолютно всеобщий характер не потому, что всеобщее, в них выраженное, реально вне сознания, а только потому, что «трансцендентальное единство сознания» (чувственности и рассудка) по своему устройству не может воспринимать и понимать явления иначе, чем под формой пространства и других априорных категорий. Неизвестно, протяженны ли «все вещи» на самом деле, вне сознания. Известно только, что в сознании они всегда являются таковыми и не могут являться иначе. Кант, таким образом, истолковал реальность всеобщего как «трансцендентально-психологическую реальность» и отверг ее материальный характер. Человек предписывает природе законы. Эмпирическое всеобщее в его философии было резко, без перехода, противопоставлено «априорному всеобщему», как «подлинному всеобщему», в чем сказался общий дуализм его концепции.

Гегель подверг учение Канта критике с позиций более последовательного идеализма и развернул систематически-диалектическое учение о всеобщем в мышлении. Решительно отвергая субъективистский априоризм Канта и Фихте, Гегель поставил проблему всеобщего на материалах истории развития человеческой духовной культуры. Всеобщее понимается в его философии прежде всего как «Идея», т.е. как идеалистически мистифицированный закон развития человеческой духовной культуры. От «Идеи» как «подлинно всеобщего» Гегель отличал «просто общее», «абстрактно всеобщее» как форму человеческого представления: «В высшей степени важно, как для познания, так и для практического поведения, чтобы мы не смешивали лишь общее с истинно всеобщим...» 6 «Абстрактно всеобщее» есть, по Гегелю, лишь словесно зафиксированное тождество ряда явлений друг другу, совпадающее с тем, что предшествующая логика, включая Канта, называла «понятием рассудка». В отличие от него, подлинное, конкретное всеобщее, выражаемое в понятиях разума, есть прежде всего закон существования и изменения бесконечного ряда единичных и особенных явлений, выступающих в представлении и созерцании. Такое всеобщее уже нельзя понимать как голое сходство и тождество ряда явлений друг другу. Напротив, такое всеобщее осуществляется через различия и противоположности отдельных предметов, явлений и индивидуумов и выступает как внутренне расчлененная совокупность их бесконечного ряда, как конкретность. В качестве закона, управляющего процессом превращения единичных и особенных явлений друг в друга, конкретное всеобщее есть «душа единичного». Всеобщее есть основание и почва, корень и субстанция единичного. Отдельные вещи и соответствующие (тождественные) им представления, говорил Гегель, «живут и умирают, возникают и исчезают, род же есть их существенность, их всеобщность, и его не надо понимать только как нечто общее всем его индивидуумам» 7. Каждая из единичных вещей (явлений, индивидов) осуществляет в способе своего бытия лишь какой-то абстрактный момент подлинного всеобщего, истинно универсального, является абстрактной формой его проявления как в «материи», так и в «сознании».

«Отдельный человек, в частности есть то, что он представляет собою лишь постольку, поскольку он прежде всего есть человек как таковой, поскольку он есть во всеобщем. И это всеобщее... проникает собою и заключает внутри себя все особенное» 8. Ленин при чтении Гегеля особо выделил эту мысль, отметив на полях — «ср. “Капитал”», и далее: «Прекрасная формула: “Не только абстрактно” всеобщее, но всеобщее такое, которое воплощает в себе богатство особенного, индивидуального, отдельного (все богатство особого и отдельного!)!! Très bien!» 9.

Рассматривая историю человечества как продукт деятельности «всеобщего субъекта», как процесс реализации абсолютных и всеобщих целей этого духа в мире единичных вещей, Гегель рассматривал ее одновременно как свидетельство и доказательство объективной реальности всеобщего, а тем самым — как критерий различения «подлинно всеобщего» от просто общего.

Всеобщее толковалось Гегелем как внутренняя цель развития знания и деятельности. Как «Идея», т.е. как идеальный план, начертанный в бессознательной глубине мирового духа, всеобщее составляет «начало» истории, а в качестве познанного, в виде науки логики — ее конец, результат. В логике мировой дух достигает самопознания, т.е. познания закона своего собственного творчества. Этот закон и предстаёт как система всеобщих (логических) категорий, как организованное царство «чистой мысли». Всеобщее поэтому в философии Гегеля выступает как синоним диалектического понятия, разворачивающего вовне внутренне заложенные в нем определения в виде системы единичных и особенных явлений, а также представлений человека о них.

Отвергнув гегелевское толкование всеобщего как порождение абсолютной идеи, классики марксизма-ленинизма показали, что категория всеобщего есть отражение реально всеобщего, т.е. объективного единства многообразных явлений природы и общества, в сознании человека. Объективно всеобщее отражается в мышлении в форме системы понятий, определений. Абстрактно всеобщее, выделенное путем сравнения из массы единичных и особенных явлений, играет в познании важную, но ограниченную роль. Само по себе абстрактно всеобщее не в состоянии выразить подлинную всеобщность, так как всеобщее существует вне сознания не как простое подобие, не как абстрактное тождество явлений, а как живая конкретная связь различных и противоположных друг другу вещей, явлений, процессов, как закон, необходимость, включающая в свой состав случайность, противоречие формы и содержания и т.д. «Форма всеобщности в природе — это закон... Форма всеобщности есть форма внутренней завершенности и тем самым бесконечности; она есть соединение многих конечных вещей в бесконечное» 10. Всеобщее, таким образом, существует в действительности через особенное, единичное, различное и противоположное, через переход, превращение противоположностей друг в друга, т.е. как конкретное тождество, единство противоположностей и различий, а не как «абстракт, присущий отдельному индивиду» 11.

Характерным примером диалектико-материалистического понимания всеобщего является раскрытый Марксом всеобщий закон капиталистического накопления. Составляя необходимую, т.е. неразрывно связанную с процессом накопления, форму и условие его протекания, этот закон осуществляется не в виде тождества экономической роли всех индивидов, а как раз через полярную противоположность роли двух основных классов в этом процессе. При этом всеобщий закон капиталистического накопления осуществляется только в масштабе всей мировой системы капитализма, а в каждом отдельном случае проявляет свое действие часто весьма окольными и запутанными путями, создавая местами даже противоположную видимость. Поэтому антидиалектическое, формальное представление о всеобщем — как об абстрактно одинаковом для каждого частного случая — используется ревизионистами как довод против всеобщности закона.

Марксизм-ленинизм основывается на конкретном толковании всеобщего. Товар, например, как всеобщее отношение товарно-капиталистической системы экономических отношений есть не абстракция, в которой отвлечены одинаковые черты всех особенных категорий, а прежде всего реальное конкретное явление, исчерпывающий анализ которого совпадает с раскрытием подлинно всеобщих определений всей системы в целом. В нем, как в «клеточке», заключены все развивающиеся на его основе противоречия капиталистического общества. Так, производство орудий труда есть всеобщая основа всех остальных (особенных) форм человеческого бытия и сознания. В этом материалистическом смысле марксизм-ленинизм и толкует формулу: не только абстрактно всеобщее, но и всеобщее такое, которое воплощает в себе богатство особенного, индивидуального, отдельного. Всеобщее, таким образом, выступает как основание, из которого все особенные и единичные явления данной конкретной системы развиваются и в которое все они в конце концов переходят. Так и деньги, и капитал постоянно возвращаются в товарную форму; самые сложные виды человеческой деятельности в итоге развивают свою собственную всеобщую основу — производительные силы. В логике поэтому всеобщее рассматривается как точка, исходя из которой только и можно развернуть систематическое понимание предмета во всей его конкретности, во внутреннем сцеплении и взаимодействии всех особенных форм его существования, движения, изменения, в его развитии от простого к сложному, расчлененному, конкретному.

В этом понимании было раскрыто рациональное зерно диалектического представления о всеобщем, как об «истинной бесконечности», как о круге, точнее – спирали, постоянно возвращающейся из особенного и единичного к исходной точке, «к самому себе», но на более высокой ступени развития.

На этой основе диалектика Маркса — Ленина окончательно преодолела узость эмпирической теории понятия как всеобщего в мышлении. Абстрактная всеобщность не совпадает непосредственно с конкретной всеобщностью понятия, а в лучшем случае представляет собой лишь внешнюю форму обнаружения закона (подлинно всеобщего) на поверхности явлений. Конкретно всеобщее часто может находиться даже в отношении прямой противоположности, противоречия с абстрактно всеобщим, с простой одинаковостью всех единичных явлений. Всеобщее не существует иначе, как в диалектическом единстве с особенным и единичным. Примером этого может служить отношение закона стоимости как всеобщего закона капиталистической экономики к общему закону средней нормы прибыли. Последний есть особенная форма осуществления закона стоимости, выступающая как общее «правило», и вместе с тем он прямо противоречит всеобщему закону, выглядит как нарушение закона стоимости, как «исключение из правила». Решение проблемы, добытое Марксом с помощью диалектической логики, сводится к отысканию всей цепи опосредующих звеньев, объясняющих, как всеобщее переходит в свою собственную противоположность, в особенное, стоящее в отношении противоречия к нему. Диалектика, таким образом, снимает, как ложно поставленный, вопрос о том, что «первично» – всеобщее или единичное? Единичное не возникает и не существует иначе, как в системе всеобщего взаимодействия, его рождение всегда обусловлено действием некоторого всеобщего (закона), а всеобщее не существует иначе, как в единичном и через диалектическое взаимодействие массы единичных вещей, предметов, явлений.

Так, Ленин подчеркивал необходимость учитывать национальное своеобразие и специфику различных стран при осуществлении в них социалистической революции. Вместе с тем Ленин считал, что социалистическая революция во всех странах имеет всеобщие черты и закономерности. Развивая эти ленинские идеи, представители коммунистических и рабочих партий социалистических стран вскрыли общие закономерности социалистической революции на современном этапе развития общества.

1 См. Энгельс Ф. Диалектика природы, 1955, с. 147.
2 См. Ленин В.И. Философские тетради, 1947, с. 264.
3 Аристотель. Метафизика, XIII, 5 1080a 11; рус. пер., Москва — Ленинград, 1934.
4 См. Гегель Г.В.Ф. Сочинения, т. I. Москва — Ленинград, 1929, с. 83.
5 Локк Дж. Опыт о человеческом разуме. Москва, 1898, с. 408.
6 Гегель Г.В.Ф. Сочинения, т. I, с. 269.
7 Там же, с. 53.
8 Там же, с. 283.
9 Ленин В.И. Философские тетради, 1947, с. 72-73.
10 Энгельс Ф. Диалектика природы, 1955, с. 186, 185.
11 См.: Маркс К. Сочинения, 2 изд., т. 3, с. 3.