Спиралевидный характер развития действительности
и ее теоретического отраженияИтак, под конкретностью теории материалистическая диалектика понимает отражение всех необходимых сторон предмета в их взаимной oбycловленности, в их внутреннем взаимодействии.
Взаимный характер обусловленности, типичный для всякого диалектически расчлененного целого, обязывает [87] теорию ко многому и одновременно дает в руки теоретика четкий критерий для выделения из чувственно-данного многообразия лишь внутренне необходимых определений.
Это непосредственно означает, что каждая из конкретных абстракций (совокупность которых составляет теорию) отражает лишь такую форму существования предмета, которая является одновременно и всеобщим необходимым условием всех других и столь же всеобщим и необходимым следствием их взаимодействия.
Этому условию удовлетворяет, например, уже проанализированное нами определение человека как существа, производящего орудия труда. Производство орудий труда, производство средств производства, есть не только всеобщая (и логически и исторически) предпосылка всех остальных форм человеческой жизнедеятельности, но и постоянно воспроизводимый результат, следствие всего общественного развития в целом.
Человечество в каждый момент своего развития вынуждено с необходимостью воспроизводить, т.е. полагать как свой продукт, свою собственную всеобщую основу, всеобщее условие существования общественно-человеческого организма в целом.
Сегодня производство орудий труда, развившихся до фантастически сложных машин и агрегатов, остается, с одной стороны, как и на заре человеческого развития, всеобщей объективной основой всего остального развития. Но, с другой стороны, оно по существу зависит от уровня развития науки, своего собственного отдаленного порождения, от своего собственного следствия и зависит в такой степени, что машины можно рассматривать (не переставая быть материалистом) как «...созданные человеческой рукой органы человеческого мозга...» 1 Так и товар, и деньги и «свободная» рабочая сила — все это не в меньшей мере продукты капитала, последствия его специфического движения, чем его же исторические предпосылки, условия его появления на свет. При этом такие продукты, которые он воспроизводит во все более расширяющихся масштабах, невиданных до его появления.
Эта диалектика всякого действительного развития, [88] в котором всеобщее необходимое условие возникновения предмета становится его же coбственным всеобщим, и необходимым следствием, это диалектическое «переворачивание» условия в обусловленное, причины — в следствие, всеобщего — в особенное и есть характерный признак внутреннего взаимодействия, благодаря которому действительное развитие приобретает форму круга, а точнее, — спирали, все время, с каждым новым оборотом расширяющей масштабы своего движения.
Одновременно с этим происходит и то своеобразное «замыкание на себя», которое превращает совокупность единичных явлений в относительно замкнутую систему, в конкретней, исторически развивающийся по своим собственным законам единый организм.
Маркс резко подчеркивал такой характер взаимодействия внутри системы товарно-капиталистического производства: «Если в развитой буржуазной системе... каждое полагаемое есть одновременно предпосылка, то это имеет место в любой органической системе» 2. Подчеркнутые слова прямо выражают то обстоятельство, что «круговой» характер взаимодействия вовсе не есть специфический закон движения и существования капитализма, а всеобщий закон диалектического развития, закон диалектики. Именно он лежит в основе логического закона совпадения абстрактного и конкретного, в основе диалектико-материалистического понимания теоретической конкретности.
Но тот же самый закон спиралевидного развития системы взаимодействующих явлений ставит мышление перед особыми трудностями, такими трудностями, которые не разрешимы без диалектического метода вообще и без четкого представления о диалектике абстрактного и конкретного в частности.
Буржуазные экономисты, сталкиваясь в исследовании с этим обстоятельством – со спиралевидным характером взаимообусловленности различных форм буржуазного «богатства», с неизбежностью попадали в круг при определении важнейших категорий. Маркс обнаружил этот безвыходный круг уже при первой попытке анализа экономических теорий английской экономии, в 1844 году. [89] При анализе рассуждении Сэя он обнаруживает, что тот, как и другие экономисты, везде подставляет понятие стоимости под объяснение таких явлений, которые потом сами молчаливо предполагаются при разъяснении стоимости, например, понятия «богатство», «разделение труда», «капитал» и т.п.
«Богатство. Здесь уже предположено понятие «стоимости», которое еще не развито; ведь богатство определяется как «сумма стоимостей», как «сумма вещей, обладающих стоимостью», которыми владеют...» 3. Пятнадцать лет спустя, возвращаясь к этому пункту, Маркс раскрывает тайну этого безвыходного логического круга: «Если в теории понятие стоимости предшествует понятию капитала, но, с другой стороны, предполагает в качестве условия своего чистого развития способ производства, основанный на капитале, то это имеет место и в практике. Поэтому экономисты неизбежно рассматривают в одних случаях капитал в качестве творца стоимости, в качестве источника последней, а в других — предполагают стоимость для объяснения образования капитала, а сам капитал изображают всего лишь как сумму стоимостей в некоторой определенной функции» 4.
Этот логический круг в определениях получается с неизбежностью именно потому, что любой предмет в действительности есть продукт диалектического развития, благодаря которому исследуемая наукой реальность всегда выступает как система взаимообусловливающих друг друга сторон, как исторически возникшая и развившаяся конкретность.
Капитал, действительно предполагая и деньги и стоимость в качестве предпосылок своего возникновения, при своем рождении тотчас превращает их во всеобщие формы своего собственного движения, в абстрактные моменты своего специфического бытия. В итоге он и предстает перед глазами наблюдателя, созерцающего уже исторически сложившееся отношение, в качестве творца, стоимости. И трудность заключается здесь в том, что только появление капитала превращает стоимость в [90] реально-всеобщую экономическую форму всего производства, всей системы экономических отношений, До этого — до появления капитала — стоимость является чем угодно, но только не всеобщим экономическим отношением, уже потому, что в нее не входит такой важнейший «особенный» фактор производства, как рабочая сила.
Рассечь логический круг в определении стоимости и капитала «невозможно никакими логическими ухищрениями, никакими семантическими манипуляциями с понятиями и их определениями», ибо он возникает вовсе не из «неправильности» в определении понятий, а из непонимания диалектического характера взаимосвязи между тем и другим, из отсутствия действительно исторического подхода к исследованию этой взаимосвязи. Только исторический подход дает возможность найти выход из круга, точнее, — вход в него. Поскольку буржуазным экономистам чужд такой подход, постольку круг для них безвыходен.
Неудача таких попыток связана с непониманием конкретности как исторически развившейся и продолжающей разбиваться системы внутренне взаимодействующих явлений, как исторически развившегося «единства в многообразии». Но именно такое — диалектическое – понимание конкретности дало Марксу в руки методологический ключ к решению основных теоретических проблем политической экономии, в частности, с этим связано то обстоятельство, что только Марксу удалось рационально разрешить и тайну товарного фетишизма. В состав конкретности товарно-капиталистического мира входят лишь те объективные формы движения, которые этот мир не только предполагает в качестве предпосылок, но и сам же воспроизводит как свой специфический продукт, полагает как свое следствие.
Ведь и солнце, и товар, и полезные ископаемые, и деньги, и «свободная» рабочая сила, и наличие машинной техники — всё это одинаково объективные предпосылки и условия, при отсутствии которых капитал ни возникнуть, ни существовать не может. Но ни природные условия возникновения, ни технические характеристики машин, ни антропологические особенности человека с его способностью трудиться не составляют всеобщих и необходимых имманентных форм существования капитала. [91]
В виде конкретных теоретических характеристик анализ Маркса удерживает лишь те всеобщие и необходимые условия бытия капитала, которые движением самого же капитала и воспроизводятся. Капитализм воспроизводит не рабочую силу как таковую, не полезные ископаемые и прочие вещественные компоненты, а рабочую силу как товар, т.е. ту общественную форму, в которой рабочая сила функционирует внутри развитой системы капиталистических отношений.
Рабочую же силу как таковую, как совокупность психических и физиологических способностей создает, производит и воспроизводит иной процесс или процессы. Капитализм ее не производит. Точно так же, как не производит ни солнечного света, ни полезных, ископаемых, ни воздуха и т.п., зато он воспроизводит те общественные формы, внутри которых и посредством которых все эти вещи приобщаются к его специфическому движению и совершают свое движение внутри его организма, как его формы.
Примененный здесь Марксом критерий для различения имманентных форм движения предмета есть критерий по существу всеобщий, логический. Это значит, что любой единичный предмет, вещь, явление, факт приобретает ту или иную конкретную форму своего существования от того конкретного процесса, в движение которого он оказывается вовлеченным; любой конкретной формой своего существования любой единичный предмет обязан не себе, не своей самодовлеющей единичной природе, а той конкретной исторически развившейся системе вещей, в которую он попал, внутри которой он возник.
Золото само по себе вовсе не есть деньги. Деньгами его делает процесс товарно-денежного обращения, в который золото вовлечено. «Стул на четырех ножках под бархатным покрывалом в известных условиях представляет трон, но на этом основании этот стул, эта вещь, служащая для сиденья, не есть трон благодаря природе своей потребительной стоимости» 5, т.е. он по своей имманентной природе, «в себе и для себя», взятый в абстракции от тех специфических условий, внутри которых он только и есть трон, троном вовсе не является. [92]
Здесь ясно видно, какое огромное значение имело диалектическое понимание конкретности теоретических абстракций в процессе преодоления натуралистических фетишистских иллюзий, окутывающих природу стоимости, как и всех производных от нее форм, вплоть до процента, ренты и т.п.
Золото по своей природе является деньгами столь же мало, сколь мало уголь по своей природе есть топливо для паровоза, сколь мало луна является покровительницей влюбленных, а человек — рабом или патрицием, пролетарием или буржуа, философом или математиком. И, например, искать реальную основу математических способностей в физиологических особенностях мозга столь же нелепо, сколь нелепо искать определения денег путем химического, анализа золота.
Но здесь есть одна тонкость, которую диалектика призывает учитывать. И уголь, и человек, и мозг человека сами по себе должны обладать такими особенностями, такими качествами, благодаря которым тот процесс, в который они вовлечены, может превратить их в формы своего собственного движения, своего бытия.
Золото, а не глина и не кусочки гранита оказывается тем природным материалом, в котором реализуется всеобщая форма стоимости. И здесь природные, физико-химические качества играют свою роль. Но эти природные свойства все же не при чем, когда речь идет о сущности, о природе денежной формы стоимости как таковой. Эта форма развивается в процессе товарного обращения независимо от природных свойств золота. Именно сфера обращения развивает ту «чистую экономическую форму», которая уже затем «подыскивает» наиболее пластичный и послушный ее требованиям материал для своего воплощения. И как только золото оказывается недостаточно гибким и пластичным средством, «материей» выражения все новых и. новых развивающихся особенностей денежной формы, оно заменяется бумагой, кредитными билетами, безналичным банковским расчетом и т.д.
Из этого рассмотрения видно, какая объективная реальность была мистифицирована аристотелевской (а затем и гегелевской) диалектикой в виде учения об энтелехии, о той «чистой форме», существующей вне и независимо от «материи», в которую она затем [93] воплощается, которую она «формирует» на свой лад, в соответствии с заключенными в ней требованиями. Это опять-таки реальная объективная конкретность как система взаимодействующих вещей, попадая в которую единичная вещь подчиняется ее требованиям и обретает форму существования, ранее ей несвойственную.
Диалектико-материалистическое понимание конкретности тем самым разбило последнее убежище умного, диалектического идеализма, так как дало рациональное разрешение тайны энтелехии, тайны всеобщего как «целевой причины», как «чистой формы», развивающейся вне и независимо от мира единичных вещей и подчиняющей эти вещи своему специфическому движению.
Реальность, которая идеалистически и мистифицированно выражена в представлении о понятии как о целевой причине, как о деятельной форме, — это не что иное, как реальная объективная конкретность, т.е. исторически возникающая и развивающаяся система взаимообусловливающих явлений, сложное диалектически расчлененное целое, в которое включена каждая отдельная вещь и которое обусловливает конкретную природу и форму вещи.
Материалистически понимаемая категория взаимодействия и раскрывает тайну «целевой причины»: «...взаимодействие является истинной causa finalis вещей» 6, — формулирует этот тезис Энгельс.
Сказанное выше нуждается в одном существенном разъяснении. Совершенно ясно, что каждая наука отражает в своих категориях лишь специфические формы и закономерности конкретной системы взаимодействующих явлений, составляющей ее специальный предмет, и абстрагируется от всего остального, несмотря на то, что без этого «остального» ее предмет исследования не возможен и не мыслим.
Политическая экономия, например, раскрывает в систематической форме конкретную совокупность общественно-производственных отношений между людьми, оставляя в стороне технологическую сторону связи, биологические отношения между индивидами, хотя без этого люди реально не существуют и не могут существовать. [94]
Совершенно ясно, что все те изменения, которые происходят внутри системы производственных отношений, вся эволюция системы производственных отношений и норм экономической связи на деле зависят от процесса развития производительной силы человека, более того, определяются этим развитием.
Тем не менее Маркс в «Капитале» рассматривает систему товарно-капиталистических отношений как «саморазвивающуюся систему», как замкнутую «в себе» конкретность, движущие пружины развития которой находятся внутри нее самой, в ее внутренних противоречиях, в имманентных противоречиях экономической формы. Но ведь, строго говоря, действительные движущие пружины эволюции системы производственных отношений заключены не внутри нее самой, а в процессе развития производительных сил. Если производительные. силы не развиваются, то никакая «внутренняя» диалектика системы экономических отношений не вызовет ее эволюции. Однако Маркс исследует способ производства в целом и потому фиксирует, диалектическую взаимообусловленность производительных сил и производственных отношений. Поэтому развитие производительных сил берется здесь не само по себе, не только как причина, но и как следствие, результат и продукт обратного воздействия системы производственных отношений на производительные силы.
В «Капитале» показан, например, тот механизм, благодаря которому появление экономической формы относительной прибавочной стоимости вызывает рост производительности труда, вынуждая капиталиста заменять ручной труд машинным, побуждая его развивать техническую базу производства прибавочной стоимости.
Но ведь ясно (это показывает сам Маркс), что на деле именно появление машин вызывает к жизни относительную форму прибавочной стоимости, что именно появление машин есть подлинная причина того обстоятельства, что абсолютная форма прибавочной стоимости вытесняется относительной ее формой.
Ясно, что относительная прибавочная стоимость становится доминирующей формой прибавочной стоимости именно потому, что она более соответствует машинному труду, нежели абсолютная, увеличение которой связано [95] с простым удлинением рабочего дня при неизменной производительности труда.
Все дело заключается, однако, в том, что само это соответствие экономической формы ступени развития производительной силы есть, в свою очередь, соответствие диалектическое. Относительная прибавочная стоимость соответствует машинному производству именно потому, что она не остается пассивной формой, внутри которой работают машины, а становится активной формой, оказывающей сильнейшее обратное воздействие на машинное производство, т.е. на свою собственную, породившую ее основу, развивает свою собственную основу и создает тем самым новый стимул своего движения.
Здесь происходит то самое превращение причины в следствие, которое характерно для всякого действительного развития. И это обстоятельство очень важно для понимания тех путей, которыми двигался в исследовании Маркс.
Маркс рассматривал процесс эволюции системы производственных отношений, основанных на наемном труде. Главное его внимание все время было направлено на те изменения, которые происходят внутри системы производственных отношений, внутри экономической структуры общества. Развитие же производительных сил само по себе, независимое от той или иной формы производственных отношений, в «Капитале» не рассматривается. Это предмет другой науки — технологии.
Маркс берет как данное тот факт, что сами по себе производительные силы развиваются независимо от той или иной конкретно-исторической формы отношений между людьми, и предполагает его как факт, не подлежащий специальному исследованию внутри политической экономии.
Значит ли это, что развитие системы производственных отношений вообще рассматривается им вне связи с развитием производительных сил? Как раз наоборот. На деле внутри системы экономических отношений прослеживаются именно те изменения, которые вызваны развитием производительных сил. Более того, именно потому, что в политической экономии развитие производительных сил само по себе не рассматривается, воздействие этого развития на систему экономических форм, его взаимодействие с последней постигается конкретно-исторически, т.е. [96] именно в том виде, в каком это воздействие имеет место в мире частнокапиталистической собственности.
Ведь характер изменения, вносимого новым приращением производительных сил в систему производственных отношений, целиком зависит от специфических особенностей той системы, в которую это изменение вносится. Так, развитие производительных сил, вызванное открытием атомной энергии, приводит к одним экономическим последствиям в СССР и к прямо противоположным — в США. Это целиком подобно тому, как одна и та же вода производит одно действие на кусочек раскаленного угля, и совсем другое — на кусочек металлического натрия.
Таким образом, всякое новое приращение производительных сил не создает автоматически прямо соответствующего себе экономического отношения, общественно-экономической формы, а определяет — то направление, в котором эволюционирует уже имеющаяся исторически сложившаяся система экономических отношений. И дело не изменяется от того, что ранее сложившаяся система экономических отношений сама есть от начала до конца продукт всего предшествующего развития производительных сил.
Конкретно-исторически сложившаяся система экономики есть всегда относительно самостоятельный организм, оказывающий обратное воздействие на свою собственную основу — на совокупность производительных сил и преломляющий всякое воздействие последних через свою специфическую природу. Совокупность экономических форм, связанных в единую, развившуюся из одного основания систему, и составляет ту специфическую природу экономического организма, которая тем самым обретает относительную самостоятельность по отношению к самим производительным силам.
Политическая экономия как особая наука и имеет своим предметом как раз те формы, в которых выражается относительная самостоятельность системы производственных отношений. Определяющее влияние производительных сил на производственные отношения раскрывается конкретно-исторически именно благодаря тому, что само по себе взятое развитие производительных сил не рассматривается, а рассматривается только внутренняя логика эволюции системы производственных отношений, внутренняя логика [97] становления и развития этой системы. И тем самым процесс, в котором производительные силы создают соответствующие себе производственные отношения, прослеживается в полной мере конкретно. В противном случае исследование остается в области абстрактной фразы.
Все сказанное имеет отношение не только к политической экономии, но и к любой теоретической дисциплине. Каждая наука обязана разворачивать систематическое понимание именно таких форм существования своего предмета, которые выражают его относительную самостоятельность, а не абстрактно-общее ему со всеми другими.
Производительные силы ничего не создают каждый раз заново, на голом месте (такой случай реален только на заре человеческого развития), а определяют вид и характер изменений, происходящих внутри уже сложившейся системы производственных отношений. Так же обстоит дело и с развитием всех форм духовной культуры, с развитием права и политических учреждений, философии и искусства.
«Экономика здесь ничего не создает заново, но она определяет вид изменения и дальнейшего развития имеющегося налицо мыслительного материала, но даже и это она производит по большей части лишь косвенным образом...» 7, – подчеркивал Энгельс, усматривая в этом важнейшее отличие теории исторического материализма от абстрактных рассуждений вульгаризаторов, сводивших всю конкретную сложность реального процесса духовного развития к абстрактной фразе о том, что экономика — первична, а все остальное — ее продукт.
Следовательно, исторический материализм полностью учитывает то обстоятельство, что преобладающее воздействие экономики всегда имеет место «в рамках условий, которые предписываются самой данной областью» 8, т.е. один и тот же экономический сдвиг производит один эффект и сфере искусства и другой, непохожий на него, — в сфере права, и т.д.
Трудность всегда заключается не в том, чтобы «свести» то или иное явление в сфере права или искусства к его [98] экономической причине. Это не так трудно сделать. Но это не есть исторический материализм. Марксистская философия вообще стоит не на точке зрения «сведения», а на точке зрения «выведения», т.е. в каждом конкретном случае она требует понять, почему данный сдвиг в экономике отразился и политике или искусстве так, а не как-нибудь иначе.
Но такая задача предполагает теоретическое понимание той специфической природы, через которую преломляется, отражаясь и ней, экономический сдвиг. Каждая из «надстроечных» сфер деятельности общественного человека должна быть понята и раскрыта как система исторически сложившихся конкретно специфичных для нее форм отражения экономики, сферы общественного бытия человека.
Все философские и логические принципы, которыми руководствовался Маркс в исследовании системы товарно-капиталистических отношений, как исторически сложившейся системы взаимодействия, применимы в любой естественной и общественной науке.
Рассмотрим лишь один пример — пример возникновения правовых норм. Необходимым всеобщим условием возникновения любой правовой нормы является так называемое «фактическое отношение», как именуют юристы неправовой, чисто экономический факт. Этот факт, взятый сам по себе, лежит вне компетенции правоведа и относится к сфере политической экономии.
Но все дело в том, что далеко не всякое экономическое отношение, не любое «фактическое отношение» порождает соответствующую правовую норму, а лишь такое, которое объективно нуждается в правовой охране, т.е. требует насильственного подчинения воли индивидов. Иными словами, в охране нуждается лишь такое экономическое отношение, которое с помощью нормы права утверждается затем как результат действия права. При коммунизме, например, именно потому отпадает необходимость права и самой системы правовых норм, что сама форма экономических отношений, – коммунистическая форма собственности (как «фактическое отношение») обретает такой характер, что не будет нуждаться в правовой форме своего утверждения.
Следовательно, лишь такое экономическое отношение, лишь такой неправовой факт, который нуждается в [99] правовой форме своего утверждения, является реальной предпосылкой и условием возникновения правовой нормы Иными словами, реальным условием правовой нормы оказывается всегда лишь такой и только такой правовой факт, который активно (т.е. в качестве следствия применения права) утверждается и охраняется всей системой действующего права. Если же то или иное «фактическое отношение» не нуждается в правовой охране и утверждении, не выступает как следствие применения права, то оно и причиной права не является. В данном случае правовая норма вообще не возникает, а возникает моральная или другая норма.
Это и означает, что реальной предпосылкой и условием появления правовой нормы всегда выступает только такое экономическое отношение между людьми, которое правовой нормой утверждается как продукт, как следствие ее применения, и на поверхности выступает именно как следствие права, а не его причина. В данном случае опять имеет место факт диалектического превращения причины в следствие, связанный со спиралевидные характером всякого действительного развития взаимообусловливающих друг друга явлений. И именно этот реальный факт, будучи освещен и понят односторонне, лишь со стороны активного обратного влияния общественного сознания во всех его формах на общественное бытие, на сферу экономических отношений людей друг к другу и к природе, и дает в итоге разнообразные идеалистические концепции.
На абстрактной абсолютизации этой стороны дела — активного обратного воздействия мышления на все остальные сферы деятельности, включая экономику и область отношения человека к природе, — и развилась гегелевская концепция, объявляющая в итоге всю общественную жизнь человека, и даже самое природу, «следствием», «продуктами» мышления в понятиях, порождениями логической деятельности «всеобщего разума». Именно факт относительной самостоятельности мышления, логического развития человека, благодаря которой мышление и оказывает активное обратное влияние на все области деятельности человека (включая экономику), Гегель фиксирует односторонне. И эта односторонность как раз совпадает с объективно-идеалистическим толкованием вопроса об отношении мышления к бытию. [100]
Отвергая тезис об абсолютной самостоятельности логического процесса, системы логических категорий, логика марксизма-ленинизма учитывает факт относительной самостоятельности сферы логической деятельности общественного человека, факт активности логических категорий в процессе восприятия и анализа чувственных данных. Мышление не есть простой пассивный слепок с «общих форм» чувственно-данных фактов, а есть особый способ духовной деятельности общественно развитого субъекта. Всеобщие формы, в которых протекает эта деятельность (логические категории), образуют не случайный набор наиболее общих абстракций, а систему, внутри которой каждая категория конкретно определяется через все остальные.
В системе логических категорий осуществляется та же самая субординация, что и в системе понятий любой науки, отражающей диалектически расчлененное целое. Эта субординация не носит «родо-видового» характера: категория количества, например, не является ни видом качества, ни родом по отношению к причинности или к сущности. Поэтому логическую категорию принципиально невозможно определить путем «подведения под высший род» и указанием на ее «собственный признак». Это лишний раз подтверждает тот факт, что действительное понятие существует только в системе понятий и через нее, а вне системы превращается в пустую абстракцию лишенную четких определений. – в простой термин, название. [101]
1 Marx К. Grundrisse der Kritik der politischem Ökonomie (Rohentwurf). Moskau, Verlag für fremdsprachige Literatur, 1939, S. 594.
2 Ibid., S. 189 (курсив наш. — Э.И.).
3 MEGA. B. III, I-te Abt. Berlin, Marx–Engels Verlag. GMBH, S. 449.
4 Marx K. Grundrisse der Kritik der politischen Ökonomie, S. 163.
5 Архив Маркса и Энгельса, т. II (VII). Москва, Партиздат, 1933, с. 47.
6 Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения, т. XIV, с. 407.
7 Энгельс Ф. Письмо к К. Шмидту от 27 октября 1890 г. /Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения, т. XXVIII, с. 261.
8 Там же.
